— Ну что же, — сказал Лев Николаевич, легко поднялся, вышел в коридор, подошел к окну.
Гул и шум усилились вдесятеро. Сотрясались тысячи рук, махая носовыми платками. Летели в воздух фуражки.
Лев Николаевич снял шляпу и сказал, раскланиваясь во все стороны:
— Благодарю! Благодарю за добрые чувства!
— Тише! Тише! — закричали в толпе. — Он говорит!
Лев Николаевич заговорил вдруг окрепшим голосом:
— Благодарю! Никогда не ожидал такой радости, такого проявления сочувствия со стороны людей. Спасибо! — твердым голосом прокричал он.
— Вам спасибо! — заревела толпа.
Толпа кричала:
— Ура! Слава!
Поезд тронулся.
Толпа, как загипнотизированная, потянулась за поездом. Потом побежала. Поезд набавлял ходу. Главная масса уже отстала, продолжая издали кричать, но отдельные группы еще бежали, крича: «Ура! Слава!»
Чертков сидел в изнеможении на диване и вытирал платком мокрые от пота лицо, шею, уши.
В письме Лев Николаевич написал потом:
«Эти проводы разбередили во мне старую рану тщеславия».
Через несколько часов, уже по приезде в Ясную Поляну, Лев Николаевич впал в глубокий обморок, длившийся два часа.
ЗИМА, ВЕСНА И ЛЕТО 1910 ГОДА
Ясная Поляна жила, как всегда, полная народу; Софья Андреевна впоследствии, жалуясь на денежные затруднения, говорила, что она на деньги Толстого должна была кормить тридцать восемь человек. Она не считала при этом своих служащих. Тут были сыновья с женами, разведенные жены сыновей, дети сыновей, внуки сыновей, просто родственники и приживалки. Дом был полон людей, которые привыкли, чтобы им все подавали, за ними убирали, им стлали, после них оправляли постели. Жили просто, но бездельно, на это шло много хлопот и много денег. Жизнь катилась, как заведенная, и этого, кроме Толстого, никто не замечал.
Толстой томился. Записано в дневнике 17 февраля 1910 года:
«Получил трогательное письмо от киевского студента, уговаривающего меня уйти из дома в бедность».
Через Ясную Поляну шли бродяги на Москву.
Шли без цели, без надежды найти работу. Оттуда бедняков гнали домой, по местожительству, по этапу: звали таких Спиридонами-поворотами. Деревня принимала на ночлег путников, если вечер заставал их в Ясной Поляне. Десятский разводил бродяг по домам: он не вел их ни к священнику, ни к дьякону, ни к лавочнику, а о доме графа Льва Николаевича Толстого никто, конечно, и не думал. Дом стоял за белыми башнями, к нему вела аллея, зимой лежали чистые сугробы, окаймляющие разметенные дороги, весной перед ним цвели крокусы, а летом — розы.
Обутых в опорки, одетых в тряпье бродяг разводил десятский по крестьянским домам. Нельзя не пожалеть человека — бродяге давали вечером кусок хлеба, кипяток, которым был заварен много раз один и тот же чай.