— Сейчас я растолкую тебе, в чем ты заблуждаешься. Глаз твоих я, естественно, не вижу, однако именно это обстоятельство сосредотачивает все мое внимание на губах — нежных и удивительно чувственных. Да не дергайся ты! — уже непритворно огорчился парень. — Дослушай сначала! Изумительного овала лица ты, душа моя, ничем не скроешь, как, впрочем, и потрясающих волос. И жемчужная кожа сразу бросается в глаза — тем более что для Италии это большая редкость. Ого, да ты краснеешь, моя дорогая!
Краснела Памела удивительно. Обладая от природы удивительно светлой кожей, наследием предков-ирландцев, девушка никогда не делалась пунцовой — скулы лишь слегка розовели, что необычайно ее красило.
— Милостивый Боже, ты словно бесценная жемчужина на ладони ныряльщика, когда на нее, дочь морских пучин, падает первый рассветный луч! Не пугайся, моя розовая жемчужина, я не продам тебя ювелиру, я буду сам любоваться тобой! — Джанни уже откровенно потешался над ее замешательством. — О! Отныне тебя зовут mia perla, и только так! Слушай, пойдем пить кофе, ладно? В отель успеем.
Памела кивнула. Тогда Джанни поднял чемодан, и они двинулись в сторону ближайшего кафе. Усевшись под полосатым навесом, они заказали по чашечке капуччино и снова закурили.
— Не много ли дымишь? — изогнул черную бровь итальянец.
Девушка промолчала, глядя на носок своего тяжелого ботинка.
— Слушай, сделай одолжение, сними очки хотя бы на секунду! — взмолился Джанни. — Я, в конце концов, не Джеймс Бонд, ты не Никита, и мы с тобой не намереваемся пристрелить Папу Римского!
Поколебавшись с секунду, Памела сняла очки и чуть вопросительно взглянула на собеседника. Тот раскрыл было рот, но, видимо, счел за благо смолчать — как бы чего не вышло. Однако терпел он минуту, не более.
— Скажи честно, — он принялся накручивать на палец прядь и без того курчавых полос, — зачем ты приехала? Ты же запросто заткнешь за пояс любую фотомодель, черт подери! — Джанни вскочил, едва не опрокинув стол. — Неужели сама этого не понимаешь?
Но глаза девушки, прозрачные, словно два аквамарина чистейшей воды, в обрамлении антрацитовых ресниц, смотрели на него так мрачно, что итальянец смутился.
— Ладно, извини, если что не так… Но ты изумительно хороша и наверняка сама это знаешь. Мы, южане, как никто другой чувствительны к красоте, в особенности женской. Наверное, именно поэтому конкурс «Лицо года» решили провести именно здесь, в Риме.
— Да нет, это ты прости меня. — Памела улыбнулась, уже досадуя на себя. — Вероятно, правду говорят, что мы, американки, малость чокнутые… А журналистки тем более.