Когда офицер привёл в порядок всё наверху, он ещё раз, улыбаясь, окинул всё взглядом, захлопнул до сих пор открытую крышку рисовальщика, спустился, посмотрел в канаву, потом на осуждённого, с удовольствием отметил, что его одежда вынута, подошёл к ковшу, чтобы вымыть руки, слишком поздно заметил отвратительную грязь, погрустнел, потому что не смог вымыть руки, искупал их в конце концов - эта замена казалась ему недостаточной, но ничего другого не оставалось - в песке, встал и начал расстёгивать униформу. При этом ему в руки попались в первую очередь дамские платочки, заткнутые за воротник. "Вот твои носовые платки," - сказал он и бросил их осуждённому. Путешественнику же он объяснил: "Подарок от дам."
Несмотря на очевидную поспешность, с которой он скинул униформу и теперь полностью разделся, каждую часть своей одежды он снял с особенной тщательностью, разгладил пальцами серебрянные шнуры на мундире и встряхнул одну из кистей. К этой тщательности, однако, едва ли подходило то, что, сняв каждую вещь, он неохотным взмахом кидал её в канаву. Последней на нём осталась короткая шпага на ремне. Он вытащил ее из ножен, сломал, собрал всё вместе обломки шпаги, ножны, ремень - и так сильно швырнул, что обломки зазвенели, упав на дно канавы.
Теперь он стоял совсем обнажённый. Путешественник прикусил губы и молчал. Он знал, что произойдёт, но не имел права удерживать офицера от чего бы то ни было. Если судебный процесс, приверженцем которого был офицер, вот-вот должны были отменить - возможно, вследствие вмешательства путешественника, к которому он чувствовал себя обязанным, - то действия офицера были вполне правильными; сам путешественник в его положении действовал бы точно так же.
Солдат и осуждённый вначале ничего не поняли, даже не наблюдали за происходящим. Осуждённый был очень рад вновь обретённым платочкам, но его радость была скоротечна, потому что солдат отобрал их одним быстрым, неожиданным рывком. Теперь осуждённый пытался выхватить платочки у солдата из-за пояса, куда тот их припрятал, но солдат был настороже. Так они и боролись в полушутку. Лишь когда офицер совсем обнажился, они обратили на него внимание. Особенно осуждённого, казалось, трогало предчувствие некоего большого переворота. То, что должно было произойти с ним, происходило теперь с офицером. Возможно, так должно и было идти до самого конца. Вероятно, путешественник отдал соответственный приказ. То есть, это была месть. Не выстрадавший всего до конца, он будет полностью отмщён. Широкая беззвучная улыбка появилась на его лице и уже больше его не покидала.