«Увидел Божену, — со злостью подумал Лукаш, — чертов ухажер».
— У вас губа не дура, — юродствовал Морганек.
— Довольно! — грубо оборвал его Лукаш. — Кому что, а курице пшено снится.
Морганек вздрогнул от неожиданности и пугливо посмотрел на своего квартиранта.
— Да я шучу, Ярослав, — пробормотал он смущенно.
— Неуместная шутка. И чтобы больше я не слышал этого вздора.
Густо покраснев, Морганек отвернулся: впервые в жизни его шутки встретили такой отпор. Ему было и обидно и неловко. Вот ведь какой крутой человек! А он и не собирался сделать ему неприятное.
— Запомни, — выходя из комнаты, все так же холодно и резко сказал Ярослав, — никакой девушки ты сегодня не видел. И впредь имей в виду: сюда приходят только по делу, а об этом надо научиться помалкивать.
2
Прага просыпалась. Дворники с лопатами, метелками и мусорницами в руках начинали утреннюю приборку города. Прогремел первый трамвай. К центральному рынку тянулись грузовики и высокие пароконные фургоны, набитые мясными тушами, бидонами с молоком, овощами и различной снедью.
Блажек издали увидел брата. Вместо обычной трубки в зубах у Лукаша торчал черный костяной мундштук с дымящейся сигаретой.
Пройдя мимо брата, Блажек замедлил шаг и сказал:
— Здесь не место для серьезного разговора, да и одеты мы не на один лад. Иди за мной.
До служебной квартиры политической полиции, где томился в одиночестве плененный Зельц, было недалеко. Лукаш следовал за Яном, который шел спортивной, пружинистой походкой, не оглядываясь назад. Когда они дошли, Блажек остановился, подпустил к себе Ярослава и быстро вбежал в подъезд.
Поднялись на четвертый этаж. Блажек открыл знакомую нам дверь и впустил Лукаша. Первое, что бросилось в глаза Ярославу, — спутанный по рукам и ногам, привязанный к батарее человек. Ярослав опешил.
— Кто это? — спросил он вполголоса.
— Сейчас узнаешь.
Зельц, как-то дико завывая, поводил налитыми кровью глазами. Его лицо было искажено бессильным гневом.
— Не скули ты, ради господа бога, — проговорил Блажек и провел брата в соседнюю комнату. У окна с бархатными занавесями стоял письменный стол и возле него два кресла. В книжном шкафу поблескивали тисненные золотом и серебром корешки книг. У одной стены стоял мягкий диван, у другой — круглый полированный столик. На подносе — графин с водой и стаканы.
Блажек указал брату рукой на диван, а сам сел в кресло у письменного стола.
— Вот что, дорогой, — он скрестил пальцы рук, сжал их, приложил к подбородку. — Прежде всего ты хочешь знать, что это за тип? — он кивнул в сторону первой комнаты. — Это крупный диверсант, гестаповец, гейнлейновец. По нем давно веревка плачет. Я его разыскивал битых два года и только сегодня ночью изловил, совершенно случайно. А вот все это конфисковано у него.