В комнате была женщина.
Алекс замер на пороге. По спине побежали мурашки. Женщина была совершенно седа, лет семидесяти пяти — восьмидесяти. Она сидела в подушках на кровати и читала книгу. Рядом на ночном столике стоял стакан воды, коробочка «Клинекса» и целая коллекция баночек с таблетками — он напоролся на эту хренову старуху в постели. Она повернулась к двери сразу же, как только он ее открыл, и уставилась на него. Оба несколько мгновений молчали, затем она открыла было рот, готовясь закричать, и он понял, что сейчас раздастся визг.
Он чуть было не бросился бежать, но сообразил, что вряд ли успеет проделать весь путь вниз по лестнице, выбежать из дверей и вскочить во взятую напрокат машину прежде, чем она своим воплем поставит на уши всех соседей. Потому он поймал себя на том, что входит в комнату и быстро идет к кровати. Глаза старухи от страха чуть ли не на лоб вылезли, его собственное сердце бешено колотилось, когда он рукой заглушил готовый вырваться вопль.
От нее пахло лекарствами и старостью. Это была всего-навсего больная старуха, оставшаяся в доме, который должен был быть пустым. Какого черта она не брала трубку, когда он звонил? Теперь он увидел, что в комнате нет телефона. Она была лежачая, она просто не могла подойти к нему и ответить, даже если бы захотела. Алекс все еще зажимал ей рот, поскольку знал, что, как только отнимет руку, она закричит. Но не мог же он так и торчать здесь, в любую минуту ожидая прихода ее дочери, невестки или кого там еще. Раз в доме больной человек, та женщина не может уйти надолго. Вероятно, она поехала в аптеку за каким-нибудь лекарством. Может, даже в ту самую, откуда он звонил, а это всего в четырех кварталах. Бисеринки пота выступили у него на лбу, под мышками стало мокро. Запах страха, смешанный с запахом лекарств и старости. Его чуть было не вывернуло. Теперь он больше всего на свете хотел выбраться отсюда. Но если он уберет руку, она закричит.
— Я не причиню вам вреда, — сказал он.
Старуха кивнула. Он по-прежнему зажимал ей рот. Он чувствовал ладонью ее зубы, влажность ее губ, но не убирал руки, держа другую на ее затылке. На миг мелькнула мысль, что ее череп возьмет да треснет под его руками, и Алекс быстро сказал:
— Я не хочу причинять вам вреда, я просто хочу уйти отсюда. Если я уберу руку и вы закричите, мне придется вас ударить. Вы слышите меня?
Старуха снова кивнула.
— Если я уберу руку и пойду прочь, и услышу, что вы закричали, даже если я уже буду на лестнице в гостиной или у входа, мне придется вернуться и ударить вас. Вы поняли? Я хочу, чтобы вы это поняли, поскольку, пока вы не поймете, я не уберу руки. Вы поняли?