В соседней землянке, где располагалась другая рота, у меня был приятель, тоже лейтенант, и тоже командир взвода. Женька Михайлов, с которым я учился в военном училище. Курсантами мы были в одном отделении. Мы давно с ним не виделись и не встречались со дня погрузки в эшелон. Сегодня по воле случая мы оказались с ним рядом. Солдаты ещё копошились на нарах, у них гудели ноги, а для нас, лейтенантов, такой переход не составлял особого труда. Мы и сейчас, после марша, ходили, как на пружинах. Вот что значит привычка!
В училище нас гоняли на совесть. О войне и о немцах мы практически ничего не знали. Не знали его техники и тактики, боеспособности и взаимодействия его танков с авиацией и пехотой. Мы были хорошо подготовлены физически, умели отлично стрелять, читать карты и разбираться в топографии, но к войне мы морально, теоретически и практически не были готовы.
Солдаты мои легли спать, и у меня появилось свободное время. Командир роты разрешил мне пройтись и часа два погулять. Я направился к своему другу в соседнюю землянку. Женька при встрече предложил пройтись по Кувшинову.
— Пойдём, посмотрим, у них сегодня там танцы!
Предупредив дежурного по роте, что я отойду на часок в местный клуб, мы вышли на улицу и пошли вдоль забора. На улице никого. В домах повсюду закрытые ставни и темень непроглядная, нигде ни звука, ни одного огонька.
Мы шли по узкому деревянному тротуару. На проезжую дорогу ступить было нельзя. Непролазная грязь, глубина по колено! А мы начистили с Женькой сапоги и натерли их до блеска бархоткой.
Дощатый настил тротуара лежал на круглых поперечинах, а они, в свою очередь, концами опирались на в битые в землю столбы. Тротуар был неширокий. Ряд досок в настиле были прогнуты, некоторые совсем прогнили, а в других местах их не было совсем. Чтобы не попасть между досок ногой и не шагнуть в темноте в глубокий провал, нужно было всё время смотреть себе под ноги. Мы шли молча и не смотрели по сторонам. И если теперь меня снова заставить пройти этой дорогой, я не нашёл бы её, потому что смотрел себе под ноги.
На первом углу нам попался местный мальчишка. Ему было лет двенадцать, и он довел нас до местного клуба. Мы вошли в деревянный бревенчатый дом.
Сначала шёл узкий и темный коридор, а дальше большая освещенная керосиновой лампой комната. По дороге мы спросили мальчишку:
— А под какую музыку здесь танцуют? Под гармонь или патефон?
— Нет! — ответил он с некоторой гордостью. — Под духовой оркестр!
Действительно! В углу просторной и слабо освещённой комнаты при свете керосиновой лампы поблескивали медные и никелированные духовые трубы. Их было немного. Всего несколько штук. Но музыканты! Вот что нас удивило! Это были важные сосредоточенные детские лица. Они сидели рядком на широкой лавке и ждали конца перерыва. Через некоторое время оркестр зашевелился, поднял на узкие плечи трубы и выдул несколько нестройных звуков. Потом, прогудев, как старый пароход, совсем непонятную мелодию, оркестр настроился вскоре и выдал что-то похожее на марш или фокстрот.