Из огорчений дня — звонок в министерство по поводу того письма, которое я давным-давно отослал министру, о деньгах на проектирование. И наконец-то я напал на управление по распределению материально-технической базы, на начальника его Сергея Константиновича Сергеева. Я уже предвкушал этот разговор, предвкушал и то, что со временем всю свою внутреннюю злобу на чиновников, на весь аппарат распределения денег и прибылей превращу в особую главу в новой своей книге о письмах. Но пока меня восхитила аргументация С. К., который, казалось, был так рад, что мы несколько задержали посылку с просьбой денег, и поэтому никаких денег он нам распределить не мог. Эта наша просьба, даже если бы она лежала у него с прошлого года, — денег все равно бы нам не дала. Он не распределил бы нам денег и по собственному усмотрению, даже если бы приехал в институт посмотреть и поинтересоваться всем на месте, — он просто обрадовался предлогу не распределять. Но ничего. Я их всех соберу на праздник своей иронии. Мне осталось только позвонить Чубайсу, который также отдал мое письмо в какое-то свое учреждение, и обнаружить, что Министерство культуры, с которым я два года веду переговоры об ограде, тоже ничего нам не даст. Не будем начинать войну, но будем говорить то, что мы думаем. Я вообще теперь вошел в прекрасный и счастливый возраст, когда мне абсолютно нечего терять, когда жизнь на исходе, когда я в любой момент могу сам прекратить свои мучения, но когда обретаю огромное преимущество: говорить правду, не скрывать всю затаившуюся во мне злобу и ненависть к определенному классу людей. Лишь бы не дрогнула рука.
Вечером наконец-то дочитал «Изгоя» Потемкина. Его вторая часть просто прекрасна, по крайней мере, задумано всё очень неплохо. Если говорить об интересных сценах — то это и ночевки в храме у Пимена, и замечательные описания в сумасшедшем доме, и великолепная милиция, и Даниловский рынок, и Барвиха, всё до боли известное, знаковое, узнаваемое и, в принципе, неплохо написанное. Вообще, Потемкин предстает человеком, считающим, что литература для умного — довольно легкая добыча. Он неплохо изображает: например, одна из его находок — милиционер с мордой как утюг, — но, к сожалению, в его прозе нет интонации, проза его головная. Главный недостаток у него — он не является носителем языка, и хотя он хвастается своей эрудицией, интонация у него отсутствует, нет той густой и плотной ауры русской речи, когда из этой речи сочится мысль, когда мысль забивает речь и она в ней тонет, нет у него той речи, которой всегда была славна русская литература. Так получается, что в последнее время я все больше и больше думаю о русской литературе, всё больше понимаю, что это единственный и невероятный феномен во всей литературе мировой. Вот, собственно, и весь день, кроме последнего.