— Зимой?
— Середина была зимы, подморозило. Прокатились мы по туннелю Линкольна, сняли номер в «Плазе-отеле», а потом сразу пошли на Пятьдесят вторую к Галлахеру. До сих пор помню это место. Будто на живодерне. Сырых бифштексов в витринах висело ну сотни — вот где можно стать вегетарианцем. Но ресторан был на уровне. По стенам фотографии — кинозвезд, политиков, и, если честно, тогда я там просто обалдел. Наверное, это и была цель. Отцу захотелось меня сразить, он и постарался. После обеда мы пошли на бокс в «Гарденс». На следующий день — туда же на баскетбол, играли два монстра, два университета, а в воскресенье двинули на Большой стадион, где играли «Гиганты» с «Краснокожими». Не подумай, приятель, места у нас были не на верхотуре — лучшие были места. Ну да, конечно же, я прибалдел и уши развесил только так. К тому же, куда бы мы ни пошли, он везде вынимал из кармана толстенную пачку и тратил налево-направо. Десятки, двадцатки, полтинники — давал не глядя. Швырялся на чаевые, будто бы так и надо. Коридорным, швейцарам, носильщикам. Стоило им только руку протянуть, а он — нате, пожалуйста, будто, блин, помирать назавтра собрался.
— Понятно, впечатление он произвел. Но тебе-то понравилось?
— Да не очень. Я подумал тогда: если так вот и нужно жить, то что же я-то до сих пор так не жил? Понимаешь, про что я?
— Думаю, да.
— Разговаривать мне с ним было непросто, и все время было не по себе, неловко. Он передо мной похвалялся — какие сделки он, мол, заключает, чтобы, значит, мне показать, какой он весь из себя, а я даже толком-то и не понимал, о чем речь. Советы давал. «Обещай, что пойдешь учиться в старшую школу, — это он раза два сказал или три. — Пообещай закончить старшую школу; тогда всю жизнь будешь на диване валяться». Я был совсем еще сопляком, учился в шестом классе — и что я в этом тогда понимал? Но он привязался, и я пообещал. Пришлось. Хуже всего было, когда я рассказал про те сто долларов. Я-то думал, ему будет приятно узнать, что я их храню, а он так просто и обалдел, и лицо стало такое, будто я его оскорбил. «Денежки копишь, — сказал он. — Да это всего лишь паршивый клочок бумаги, парень, и какого черта ты его прячешь в коробочке!»
— Слова настоящего мужчины.
— А то! Он только и делал, что показывал, какой он настоящий. Правда, в итоге я поступил не совсем так, как он хотел. Помню, вечером в воскресенье, когда мы вернулись, я приехал домой весь перевернутый. Он мне выдал еще сто долларов, и на следующий же день я после школы пошел и всё потратил — всё. Он сказал, чтобы я их тратил, я и потратил. Но только не на себя, на себя не захотелось. Я пошел в наш ювелирный и купил матери жемчужное ожерелье. До сих пор помню, сколько оно стоило. Сто восемьдесят девять долларов, включая налоги.