Неудивительно, подумала Линда. Она бы сделала то же самое.
— Ужасно думать, что я забываю, — сказал он. — А я действительно забываю. Я уже не помню столько, сколько помнил раньше. Не помню даже, чего я не помню.
Она коснулась его руки. Было бы бесчеловечно не сделать этого.
— Просто нет слов, Томас.
— Да, слов нет, и разве не в этом ирония? Ведь мы думали, что у нас есть все слова.
Из-за угла стремительно выплыла моторная лодка с молодой белокурой женщиной у штурвала. Девушка словно светилась счастьем от осознания собственной красоты и от первого теплого дня этого сезона.
Томас слегка нагнул голову.
— Почеши мне шею возле плеч, — попросил он.
По пути к парому Томас, который изнывал от жары и очень хотел вымыться, вошел в воду. Линда сидела на пригорке и смотрела, как он нырнул и встал, вздрагивая от холода, встряхивая головой, словно пес, и подтягивая трусы. Когда он вышел, они низко висели на бедрах, облепив гениталии, которые с годами стали крупнее.
— Это как электрошоковая терапия, — сообщил Томас, вытираясь рубашкой.
На пароме он дрожал, хотя был в куртке. Позже они узнают, что озеро было грязным. Рубашку он скомкал в шар. Линда стояла рядом, чтобы согреть его, но дрожь шла из глубины его тела, и ее невозможно было унять. Он как будто не обращал внимания на любопытные взгляды, которыми его провожали и на корабле, и у входа в отель: волосы его высохли и после воды и ветра на пароме смешно торчали. Он вышел вместе с ней и проводил ее до номера. У него был вид побывавшего в катастрофе беженца (собственно, он и был им, подумала она). Он остановился у двери, приглаживая пальцами волосы.
— Внутрь я тебя не приглашу. — На самом деле она хотела пошутить, словно они были на свидании. Но Томас, как всегда, воспринял ее слова серьезно.
— А какой от этого будет вред?
— Какой от этого будет вред? — повторила Линда с иронией.
— Это из-за того, что было раньше или независимо от прошлого?
— Думаю, из-за того, что было раньше.
Он внимательно посмотрел на нее.
— Как ты думаешь, какая большая драма разлучит нас на этот раз?
— Да не должно быть никакой драмы, Томас. Мы слишком стары для драмы.
Он повернулся, чтобы уходить, потом остановился.
— Магдалина, — произнес он.
Это имя, это старое имя. Почти проявление нежности.
Вопреки здравому смыслу она принялась искать свидетельства пребывания в номере до нее других людей и нашла таковые в виде единственного волоса — лобкового (это смутило ее), который лежал на белом кафеле под раковиной. У нее была дальнозоркость, и отражение в зеркале могло расплываться, как это бывало, когда она торопилась. Но сегодня ей нужно было хорошее зрение: бесстрастное и объективное.