Мэри Ндегва молчала и была слишком скованна. Томас попытался представить себе ее жизнь в шамбе свекрови: существует ли здесь иерархия, какая-то цепь инстанций? Понижается ли статус этих двух женщин, когда Ндегва приезжает на выходные?
— Он просил меня, если его арестуют, навестить вас, — проговорил Томас.
— Я знаю, — ответила она.
Томас, сбитый с толку, медленно кивнул.
— Значит, вы меня ждали?
— О да.
Хотя до сегодняшнего утра он и сам не знал, что поедет сюда. По стене проскользнула ящерица. Мэри Ндегва удобнее устроила свое массивное тело на диване.
— Как ваш сын? — спросил Томас: большие груди Мэри напомнили ему о ребенке.
— С малышом Ндегвой все в порядке.
От помбе у него было что-то вроде похмелья. Странно, ему снова захотелось помочиться.
— Муж сказал, что в своих стихах вы говорите правду, — проронила Мэри Ндегва.
Такой комплимент, достаточно редкий в нынешнее время, на мгновение взбодрил Томаса.
— Ваш супруг очень великодушен, но я могу писать правду, когда мне это удобно.
— Правду можно увидеть из многих дверей, мистер Томас.
Это заявление прозвучало так, будто оно было отрепетировано. Он представил себе склон, уставленный хижинами с открытыми дверями, и стариков, которые стоят на пороге и смотрят на единственный источник света на далеком холме.
Его глаза привыкали к темноте, и он увидел темные круги вокруг глаз Мэри Ндегвы, которые свидетельствовали об усталости. Он не удивился бы, если бы в любую минуту проигрыватель вдруг заиграл какую-нибудь новую мелодию в стиле «кантри».
— Вам сказали, где находится Ндегва? — спросил Томас.
— Его держат в Тике[34].
— Вам разрешат повидаться с ним?
У нее было такое выражение лица, будто она хотела сказать: «Конечно, нет».
— Правительство не освободит моего мужа. Нам не сообщат, в чем его обвиняют, не назначат дату суда.
Томас медленно кивнул.
— Это должно обсуждаться во многих местах, не так ли?
Что-то едва заметно дернулось в груди, будто настал момент просветления. Теперь он понимал, чего не понимал раньше, — почему его удостоили аудиенции, почему Ндегва сидел с ним вчера в «Колючем дереве». Может, он хотел привлечь внимание журналистов? Американцев? Не сам ли Ндегва был постановщиком собственного ареста?
— Это нарушение прав человека, — заявила Мэри Ндегва.
Томасу стало жарко в синей спортивной куртке, деформированной после того, как ее по ошибке постирали в ванной. Это говорят ему, самому аполитичному человеку, остававшемуся таким даже во время маршей против войны во Вьетнаме. Он приехал сюда, чтобы просто здесь находиться, наблюдать людей вокруг себя. Он не очень верил в то, что марши могут служить средством достижения какой-то цели.