Перелом совершился именно тут, и он даже смог бы назвать точную дату. Теперь он знал: его избрали, и вовсе не случайно, а благодаря тому, что он наконец взял в руки бразды правления собственной жизнью.
Он и задумываться не станет, что послужило толчком к его новому поведению. Скорее, просто-напросто в какой-то момент он решил, что с него довольно, и перешёл в атаку, перестав быть жертвой. Раз и навсегда.
Взросление принесло с собой боль и одновременно освобождение. С годами пришло осознание, от которого было не избавиться. Оно преследовало, дышало в затылок, пока ты не решался впустить его, и тогда тебя захлёстывало. Мучения, так надёжно спрятанные где-то внутри, прорывали заслон, заботливо выстроенный ещё в раннем детстве, когда начались первые унижения. Жизнь — это неизбежные страдания, но ему хватило наказаний. И вот однажды, когда он бродил по лесу, осознание настигло его, оно обратилось к нему голосами сосен и елей, кустов можжевельника и черники. Он внимал их шёпоту, который отзывался эхом в листве, в торфяной почве под ногами и в сером небесном куполе. Выйдя к берегу моря, он продолжал слышать эти призывы, доносимые издалека песочными дюнами и белой пеной, венчавшей волны.
Он кричал, заглушая рёв моря:
— Я слышу тебя, слышу! Я здесь, я принадлежу тебе! Я — твой верный слуга, я жертвую тебе свою кровь, жизнь свою!
Ответ не заставил себя ждать. Кратко и решительно ему объяснили: кровь нужна, но не его — чужая.
Звонок в полицию поступил вечером, в четверть десятого. После того как потрясённый случившимся Гуннар Амбьорнсон сбивчиво рассказал дежурному о лошадиной голове, тот сразу же связался с Андерсом Кнутасом. Комиссар не мешкая вызвал Карин. Она жила в нескольких минутах ходьбы от улицы Норра Мюргатан, и они договорились встретиться там.
Когда Кнутас подъехал к дому политика, Карин уже поджидала его у ограды. Амбьорнсон, с которым комиссар был немного знаком, сидел у себя в саду, завернувшись в одеяло, и взволнованно отвечал на вопросы патрульного. Увидев полицейских, он тут же вскочил:
— Андерс, это безумие какое-то! Пойдёмте, вы сами посмотрите.
Он направился в угол участка, где располагался сарай. Полицейские последовали за ним.
Карин, вынув из кармана платок, прижала его ко рту и приготовилась к неприятному зрелищу, но всё равно едва сдержала рвотный позыв, когда увидела то, что так испугало Амбьорнсона. Распухшая окровавленная голова лошади была насажена на деревянный кол, который стоял прислонённым к двери. Кол вогнали снизу через глотку. Пасть животного была широко открыта, остекленевшие глаза уставились на полицейских. В воздухе повисло молчание.