Он ушел, но как бы и не уходил. В комнате их было по-прежнему двое — и еще сон.
Когда Гай проснулся, комнату заливал серый ослепительный свет. Часы показывали 3.25. Он скорее представил себе, чем вспомнил, что утром вставал, чтобы подойти к телефону, что Майерс звонил узнать, почему он не пришел, и что он сослался на плохое самочувствие. К черту Майерса! Он лежал, пытаясь стряхнуть отупение, и заставил себя осознать, что нынче вечером он это сделает, а потом все будет кончено. Он поднялся и медленно совершил обычный утренний ритуал — бритье, душ, одевание, чувствуя, что все его действия не имеют ровным счетом никакого значения, пока не наступит час между одиннадцатью вечера и полночью, и тут не имело смысла ни торопиться, ни медлить, потому что час наступит в урочное время. Он понимал, что вышел на предназначенную ему дорогу и не сможет сойти с нее или остановиться, даже если очень захочет.
Во время запоздалого завтрака в ближнем кафе у него вдруг возникло жутковатое чувство, будто при их последнем свидании с Анной он уже рассказал ей о том, что собирается совершить, и она спокойно все это выслушала, понимая, что должна это сделать ради него, потому что другого выхода у него просто-напросто нет. Это настолько естественно и неизбежно, что об этом, представлялось ему, должны знать все на свете — и беспечно жующий сосед по столику, и миссис Мак-Косленд, подметавшая прихожую, когда он уходил, наградившая его особенно теплой материнской улыбкой и осведомившаяся, хорошо ли он себя чувствует. Пятница, 12 марта, гласил отрывной календарь на стенке кафе. Гай на минуту застыл на нем взглядом, потом быстро докончил завтрак.
Ему все время хотелось двигаться. Он рассчитал, что если пройдет вверх по Мэдисон-авеню, потом по Пятой до конца Центрального парка и спустится по Западной Парковой до Пенсильванского вокзала, то как раз поспеет к нужному поезду до Грейт-Нека. Он начал прикидывать дальнейший порядок действий, однако ему сделалось скучно, как бывало в школе с хорошо заученной темой, и он перестал об этом думать. Его внимание привлекли медные барометры в витрине на Мэдисон-авеню, как будто в ближайшем будущем его ждали каникулы, когда барометры эти будут в его распоряжении и он сможет вдоволь наиграться с ними. У Анны на парусной шлюпке, подумал он, не было такого красивого барометра, а то бы он заметил. Нужно будет купить, прежде чем они отплывут на юг на медовый месяц. Он думал о своей любви как о богатом достоянии. Дойдя до северной оконечности Центрального парка, он спохватился, что оставил дома револьвер. И перчатки. А времени уже без четверти восемь. Хорошенькое начало! Он поймал такси и погнал домой.