– Можно… Да, торнадо пошалило здесь по полной программе. Это что же получается?
– Что ты имеешь в виду?
– Если бы рядом не оказалось дельной пещеры, то речные работящие воды перетаскивали бы сейчас и наши трупы? То бишь, вперемешку с птичьими и звериными?
– Вполне может быть.
– А противная и всесильная воронка не вернётся назад? – боязливо передёргивая узкими плечами и с опаской поглядывая по сторонам, спросила Ванда.
– Вряд ли. Снаряды, как правило, в одну и ту же воронку повторно не падают…
Вскоре на высоком речном берегу весело и уютно потрескивал жаркий костерок. В помятом котелке варилась уха из карасей, подаренных добрым торнадо. На вертеле, пристроенном рядом с пламенем, запекалась, истекая янтарным жиром, тушка упитанного дикого гуся. На сухих ветках, воткнутых в песок, сушилась мокрая одежда и обувь.
– Жизнь постепенно налаживается, – задумчиво помешивая веткой вереска в котелке, сообщил Лёха. – Перекусим и тронемся дальше.
– Налаживается? – недоверчиво хмыкнула Ванда. – Ну-ну…
– Есть сомнения?
– Так, некоторые и частные. Например, посмотри-ка на небо. Кто это над нами круги усердно нарезает? Симпатичные такие летуны. Чувствуется в них что-то такое…м-м-м, готическое…
– Перед нами, возможно, летающие динозавры, – понаблюдав за небом, предположил Лёха. – Этих, кажется, учёные называют «озёрными бродягами». Размах крыльев – до пяти метров. Высота в холке – на уровне метра. Плюсом – острые треугольные зубы. Плотоядные твари, понятное дело… Включаем, сероглазка, низкочастотные излучатели. Бережёного, как известно, Бог бережёт.
Эта предосторожность оказалась нелишней. Через полторы минуты парочка крылатых монстров пошла на снижение. Встретившись с излучаемыми невидимыми волнами, «озёрные бродяги» недовольно – хриплыми и противными голосами – «закаркали» и, заложив широкий круг, направились на юг…
В это же время по бескрайнему белому полю, ловко петляя между верхушками сосен и кедров, высовывающихся местами из-под многометрового снежного покрова, следовали два снегохода. За каждым из них – на гибкой проволочной связке – были закреплены тяжело-нагружённые пластиковые сани.
С утра подморозило, и ртутный столбик в термометре вплотную приблизился к пятидесятиградусной отметке. Поэтому седоки снегоходов были экипированы самым серьёзным образом и смотрелись пухлыми неуклюжими толстяками. Лица же путников были скрыты за специальными матерчатыми масками, заполненными мягким гагачьим пухом.
На первом снегоходе разместились Лана и Хан. На втором – Сизый и Облом.
«А Жаба и Мельник отказались ехать с нами, – не переставал мысленно удивляться Хан. – Почему? До сих пор толком не понимаю. Чудаки образованные. Какие-то хитрые «апатия» и «депрессия» – по словам Ланы – виноваты… А ещё Жаба сказала, что её, мол, ни капли не интересует дикий и нецивилизованный «степной» Мир. Гордячка старая выискалась. Тьфу! То же мне. Вот, и сиди теперь, чистоплюйка, в «Чистилище» до скончания жизни… Сколько этим двоим осталось? Сложно сказать. Солярка, кажется, закончится года через два-три. Ну, и что? За это время можно сложить хорошую и надёжную печь, заготовить целую кучу дров. Делать-то, всё равно, нечего, а Мельник – мужик с руками и правильными понятиями. Так что, если захотят, то выживут. Продовольствия же им – на двоих – хватит надолго… А мы уже третьи сутки в пути. Проехали больше двухсот пятидесяти километров, выражаясь местными мерами и терминами. Нормальный темп. Идём по графику. Вскоре остановимся на ночлег. Поставим палатку. Раскочегарим примус. Плотно поужинаем. Ерунда степная. Недели за полторы-две доедем до Белых скал. Не вопрос, как любит говорить мой названный брат Лёха. Главное, чтобы моя Лана не обморозила нежных щёк…»