мы тебе нальем зелена вина.
Вместе с нами пей. Вместе с нами пой.
Где еще ты сыщешь покой?
Как прикованы у стола сидим,
хоть никто из нас нынче не судим —
голь веселая, перекатная…
Боль душевная, предзакатная.
Мы одной судьбой крепко связаны
и Любовями, и рассказами,
и безвременьем, и безденежьем, —
лишь гитару мы держим бережно.
Нам позволено разговаривать.
На востоке вновь тлеет зарево —
то ли солнышко, то ли кровушка…
Не боли наутро, головушка!
Так и вертится шар наш крошечный, —
судьбы – вдребезги, люди – в крошево.
А художник спит: "Красота спасет…",
а поэт хрипит: "Пронесет…"
Помоги же нам, осень теплая, —
полпути уже мы протопали.
Седина в кудрях и в глазах печаль…
В чашке медленно стынет чай.
С.Тимофееву
Он просит карандаш и плотный лист бумаги
И, не найдя в душе протеста и причин,
Бросается в огонь фантазии с отвагой,
С которой Страшный Суд пробудят трубачи.
Наверное, и Бог был музыкантом добрым, —
Он долго обучал владению трубой
Отборных лабухов. Он вдалбливал подробно
Как "зорю" им играть, "атаку" и отбой.
Подъем! Подъем! Подъем! Но это все потом.
А нынче – кровь чернил и ватман белый-белый,
Оберточная рвань, фломастер, как цветок,
Засохший от любви в стакане с "Изабеллой",
Нахальный нервный штрих и солнечный мазок.
И мы уже вошли в закрашенное место
На плоскости листа, на зеркале холста…
Как нам просторно тут! Как персонажам тесно..,
Но выключен огонь. И комната пуста.
Ах, шестистопный ямб! Он мне еще позволит
И ближних возлюбить, и недругам воздать.
Восходит жуть в душе, – так в небо мезозоя
Вползает медленно сверхновая звезда.
Восторженная жуть… Природа созерцанья
Отныне такова, что трудно разобрать:
Где кружка на столе, где камень мирозданья,
Но он талантлив – мой коллега, друг, собрат.
Повесьте свой топор в прокуренном подвале, —
Там светится в углу оконченная явь.
Вы, жители вещей, когда-нибудь видали
Как Лету в октябре одолевают вплавь?
Я предано хожу на службу ежегодно —
Жену поцеловать и втиснуться в трамвай…
Стоит, как часовой, дождливая погода.
Покрикивает век: "Давай! Давай! Давай!"