Пассажир дальнего плавания (Пунченок) - страница 95
Яшка не хотел идти в дом и долго сидел, глядя на пустую дорогу. Чего он только не передумал!.. Почему так получалось каждый раз? Он должен расставаться с самыми замечательными людьми: с профессором, с докторшей, с дядей Мишей.
Повар-то оказался настоящим другом, — небось, не побоялся дружить с Яшкой. И как дружить! И в беде вот не бросил.
Но почему надо расставаться с ними, неужели потому, что они взрослые, большие и спешат работать, заниматься своими делами? Так Яшка тоже вырастет и станет настоящим моряком, может быть, даже профессором или гидрологом. Трудно решить, кем лучше быть. Вой дядя Миша — простой повар, а как работает, как его уважают все Яшкин батя тоже простым рыбаком был… Ну, не очень-то простым. В газетах про него писали и медаль «За трудовую доблесть» выдали. Вот и выходит, что главнее всего работа. Понятное дело, слушаться старших тоже надо. А то другой, как Вася Томушкин, наврет, насамовольничает, потом и получается, что стыдно людям в глаза смотреть. Лучше быть, как Савелий Илларионович — молодой, а говорят про него: первейший комсомолец, вообще самый дисциплинированный. А ведь если бы не Вася, Яшка еще бы работал на «Большевике» и еще благодарность в приказе получил бы…
Что-то случилось тут с Яшкой. Думал он о Васе, злился на него, и вдруг на самого себя злость закипела. А чем он был лучше Васи? Наврал перед капитаном, перед всей командой. Уезжал как с парохода? Выходит, что правильно говорила бабушка: «Эх, Яша, Яша, талан ты наш горе-горький!» Вот тебе и талан!..
Наконец Яшка почувствовал озноб и пошел в дом. Лег не раздеваясь. Стал думать про «Большевик». Неужели никогда не придется больше растянуться на самом носу парохода и смотреть, как внизу перед форштевнем с сердитым шумом расступается вода? Она пенится, бурлит… Почему это на воду, когда она неспокойная, хочется смотреть без конца? На огонь — тоже. Посиди-ка у костра и узнаешь.
Что-то твердое давило Яшке в спину. Он повернулся. Матрас был неудобный, жесткий. Ну и койка! На такой много не поваляешься. То ли дело на «Большевике», коечка так коечка, спи — не хочу! А хорошо всё-таки вечером смениться с вахты — и в каюту. Нет, раньше надо зайти в столовую, попить чаю, потом сесть возле патефона и завести пластинку: «Раскинулось море широко…» Яшка крутил ее раз по десять подряд, капитан даже бранился. А на вахте каково! Ходишь по мостику, смотришь кругом, — нет ли чего? Вдруг показалось! А что? Непонятно. Берешь бинокль… Ой, а бинокль-то здесь?
Яшка вытащил из-под койки мешок. Что это? Ага, зубы палтуса. А это? Что-то мягкое. Но где же бинокль?