— Еще бы понять, что мне со своей большой любовью делать, — вздохнула я.
— А ничего с ней делать не надо, либо рассосется, либо все сложится. Короче, кончай отходные молитвы…
Он не успел договорить, дверь вдруг распахнулась, и я увидела Стаса. Он вошел, взглянул на нас и криво усмехнулся.
— Входная дверь, как всегда, открыта, а ты, милая, сумку в офисе забыла. — Он бросил сумку на подлокотник дивана.
— Да что ж за день сегодня, — простонал Берсеньев, выходя из ступора, я, в отличие от него, могла лишь беспомощно глаза таращить. Стас развернулся к выходу, а Берсеньев торопливо продолжил: — Эй, это братские объятия…
— Ну, так и продолжай в том же духе, кто ж мешает? — пожал Стас плечами и прикрыл за собой дверь.
Наконец начав соображать, я вскочила и бросилась за ним.
— Стас, подожди!
— Я приехал вернуть тебе сумку, — спокойно сказал он. — Только и всего…
— Это неправда… пожалуйста, давай поговорим.
— Все, что я хотел сказать, я уже сказал. Очень надеюсь, что на этом мы и закончим.
Он ушел, а я еще некоторое время таращилась на входную дверь. А потом побрела в комнату. Берсеньев сидел на диване, усмехнулся и сказал:
— Водки, поди, нет? Сбегать?
— Ненавижу тебя… — покачала я головой.
— За что? Кстати, я бы на твоем месте радовался: ревнует, значит, любит. Если не будешь валять дурака, ваша затяжная Санта-Барбара закончится счастливым браком, с кучей детишек и милыми семейными праздниками.
— Убирайся отсюда!.. — заорала я, подхватила вазу и запустила ею в Берсеньева, он ловко увернулся. А я принялась хватать все, что попадало под руку, и швырять в стены. Берсеньев наблюдал за этим с философским спокойствием.
Тут дверь опять распахнулась, а я замерла в глупой надежде, что Стас вернулся. На пороге стоял Димка и таращил глаза. Комната напоминала поле битвы, а я пациента психушки.
— Чего это вы? — спросил он.
— Репетируем конец света, — ответил Берсеньев без тени улыбки.
— Я не понял, вы скандалите, что ли?
— Она — да, а я — нет. Пойдем, Дмитрий Вадимович, выпьем водки, девушка наша совершенно не в себе… кстати, трахнуться мне предлагала.
— И ты отказался? Ну и дурак.
— Катитесь оба, — устало сказала я.
— Между прочим, я заехал по делу, — обиделся Димка. — Кто просил мобильный Стаса? Звонила, блин, в три часа ночи…
— Раздобыл номер? — заботливо справился Берсеньев.
— Ну…
— Очень своевременно.
В конце концов они убрались, а я поехала к родителям. Оставаться одной в квартире было страшно.
В воскресенье я несколько раз звонила Стасу, знать не зная, что скажу ему. Предложу встретиться и все обсудить? А что, собственно, обсуждать? Постараться убедить его в том, что наши отношения с Берсеньевым далеки от романтических? Способно это хоть что-нибудь изменить? Стас ясно дал понять: отныне наши пути разошлись и вряд ли когда-нибудь пересекутся. Он решил поставить точку в затяжной истории и, конечно, был прав. Кто-то должен это сделать. У меня мужества так и не хватило, а ему его не занимать. Я ведь знала, что этим кончится, давно знала и готова была смириться с этим. Может, и сейчас во мне говорит обида: Стас сделал то, что мне сделать не под силу? Будь рядом Сергей Львович, непременно бы съязвил: мне непереносима мысль о том, что в моих несчастьях я могу быть виновата сама. Одно дело, когда любимый бросил, а другое — бросил из-за того, что я с другим на диване в обнимку валялась. Пора признаться в собственной ублюдочности: тянет меня в страдалицы, но при этом я должна быть невинна, бела и пушиста. Вот тут прокольчик, милая, не бела ты и не пушиста. И с собственной совестью давно отношения натянутые. Берсеньев, конечно, редкий мерзавец, но психолог прирожденный. Разглядел в моей душе все язвы, даже те, о которых я и не догадывалась. Может, это и есть причина нашей загадочной дружбы: деньги к деньгам, а дрянь к дряни.