— Сущая ерунда, — фыркнула я насмешливо.
— Но ведь не Москва, во всем надо видеть положительную сторону. Кто-то где-то их видел вместе.
— Леха, например. Или соседка. И как нам это помогло?
— Пессимизм сыщику не к лицу. Если я говорю, мы его найдем, значит, так и будет.
Его нахальство ужасно раздражало, но у меня уже была возможность убедиться: Сергей Львович слов на ветер не бросает, вот я и предпочла промолчать. Еще одна загадка Берсеньева: он вызывал уважение, при том что питать к нему добрые чувства я была вовсе не склонна. Ни в какие привычные рамки втиснуть его невозможно, приходилось признать: он относился к особой категории людей, своей собственной. И отношения тоже требовал особого.
Голованово мы давно уже покинули, пялиться в окно, за которым уже стемнело, было скучно, но и спать не хотелось, хотя все к этому располагало. Берсеньев молчал, о чем-то размышляя, и я помалкивала, потому как озарением похвастаться не могла, а в повторении того, что было уже сказано, не видела смысла. Устроившись поудобнее, я все-таки решила вздремнуть, но тут Сергей Львович притормозил и начал что-то высматривать на обочине.
— Что потерял? — буркнула я.
— Нашел. Указатель, — ткнул он пальцем в голубой щит впереди. На нем было написано «Ст. Парус 2 км». Стрелка показывала направо. Берсеньев свернул, а я спросила:
— Какой смысл туда тащиться?
— В этой жизни вообще мало смысла, — философски изрек он. — Запомни золотое правило сыщика: все надо доводить до конца.
— Хорошо, поехали, — вздохнула я.
Два километра по проселочной дороге, и впереди появилась шаткая изгородь с воротами. Выглядели они на редкость своеобразно. Одна створка кое-как держалась на ржавых петлях, вторая отсутствовала, вместо нее был шлагбаум, прикрученный проволокой к остаткам ворот. Ни фонарей, ни иных признаков жизни. Правда, впереди за шлагбаумом виден след от машины, которая недавно здесь проезжала.
Берсеньев вышел, и я, подумав, тоже. Температура упала, и в первую минуту мне показалось, что на улице ужасно холодно, но впечатление это скорее обманчиво… Свет фар освещал узкую дорогу и два ряда домиков по ее краям. Слева темнело единственное двухэтажное сооружение, больше похожее на большую собачью будку.
— Прогуляемся? — предложил Берсеньев.
Он ловко перемахнул через шлагбаум и помог перелезть мне, приняв в объятия, вернул на грешную землю и с усмешкой сказал:
— Шарф намотай на голову, простудишься.
— Кончай строить из себя доброго братца, — разозлилась я.
— У меня к тебе скорее отцовские чувства.
— Папа у меня есть, и тоже учит жизни. С его точки зрения, я так и не вышла из детского возраста.