За городом долина простиралась до самого горизонта. Там было светлее — туда не дотягивались тени гор, — и долина растворялась в сумерках, пронизанных оранжевыми точечками огней. Чармейн видела продолговатые, горделивые очертания Кастель-Жуа, где жил кронпринц, и какого-то другого замка, о котором она и не слышала. Он был высокий и темный, и из угловой башни у него валил дым. Дальше начинались еще более голубые дали, полные ферм, деревень и фабрик, составлявших сердце страны. За всем этим Чармейн различила даже море — туманное, бледное.
Получается, страна у нас совсем небольшая, подумала она.
Однако додумать эту мысль ей помешало громкое жужжание, донесшееся из охапки цветов, которую она держала. Чармейн поднесла охапку к лицу, чтобы посмотреть, что это жужжит. Здесь, на склоне, солнце сияло по-прежнему ярко — и при этом ярком свете Чармейн разглядела, что одна из ее голубеньких горечавок шевелится, дрожит и жужжит. Наверное, Чармейн случайно сорвала цветок с пчелой внутри. Чармейн опустила букет и встряхнула его. На траву к ее ногам вывалилось что-то лиловое и шевелящееся. Оно было не похоже на пчелу и не улетело, как улетела бы пчела, а сидело на траве и жужжало. Жужжало и росло. Чармейн испуганно отступила на шаг по краю обрыва. Существо стало уже больше Потеряшки и продолжало расти.
Мне это не нравится, подумала Чармейн. Что это такое?!
Не успела она двинуться с места и даже подумать еще что-нибудь, как существо рывком выросло в два человеческих роста. Оно было темно-лиловое и похоже на человека, но не человек. На спине у него крепились прозрачные лиловые крылышки, которые трепетали так быстро, что их было не разглядеть, а лицо у него… Чармейн была вынуждена отвести взгляд. Это было лицо насекомого, со всякими жвалами, хваталками, усиками, антеннами и вытаращенными глазами, в каждом из которых было не меньше шестнадцати маленьких глазок.
— Ой, мамочки! — прошептала Чармейн. — Да это же лаббок!
— Да, я и есть лаббок, — объявило существо. — Я лаббок, я хозяин здешних мест.
О лаббоках Чармейн слышала. В школе рассказывали про них всякие истории — и все как одна неприятные. Если встретишь лаббока, говорили все, остается только одно — вести себя очень вежливо и уповать на то, что удастся унести ноги, пока тебя не ужалили и не съели.
— Извините, пожалуйста, — произнесла Чармейн. — Я не знала, что это ваш луг, иначе, конечно, не пошла бы сюда.
— Здесь все мое, куда ни шагни, — прорычал лаббок. — Все земли, которые ты видишь, мои.
— Что? Вся Верхняя Норландия? — удивилась Чармейн. — Глупости!