Она чувствовала себя более женственной, чем когда-либо в своей жизни. Она выглядела так… сексуально.
Сексуально.
Это было слово, которое она никогда бы не подумала использовать по отношению к себе. Меган была и стильная и сексуальная. Невеста Джошуа, Элис, настолько поражала этим качеством, что для противоположного пола просто ничего не оставалось, как умереть на месте. Она видела, как мужчины смотрели на них — оценивающим взглядом прищуренных глаз. На нее так никто не смотрел.
Кроме Рафаэло.
Она так давно привыкла избегать жадных мужских взглядов, что теперь реагировала на них как глупый, перегруженный гормонами подросток, которого ежеминутно бросает то в жар, то в холод.
Но она уже давно не подросток — этот возраст мог бы извинить некоторую чудаковатость, — ей двадцать восемь лет. Вполне взрослая женщина. Кейтлин стащила с себя джинсы и натянула узкие стринги. Потом выпрямилась и повернулась лицом к зеркалу.
Казалось, она вся светилась изнутри. Она отвела взгляд от своего плоского живота, длинных ног и поежилась.
Женское тело.
Стринги сидели очень высоко, гораздо выше, чем надетые под ними ее простые трусики. В середине они спускались вниз, ниже талии, ниже пупка, ниже, чем то, что на ней было надето. Мурашки побежали по ее коже — она ощущала одновременно и дискомфорт… и какое-то странное волнение.
— Померяй еще и это. — Рука над дверью держала еще один комплект. — Под то платье, что ты наденешь на ужин.
Комплект был из шелка. Серебристо-серый цвет напомнил Кейтлин о лунном свете на дорожке той ночью, когда Рафаэло провожал ее домой. Тогда он чуть не поцеловал ее…
У нее перехватило дыхание.
— Меган, не нужно…
— Просто померяй. — В голосе Меган послышались нетерпеливые нотки. — Ну, сделай мне одолжение. Я не так часто отправляюсь с тобой по магазинам.
Это всего лишь нижнее белье, сказала себе Кейтлин. Чего заводиться из-за какого-то куска шелка и тесьмы?
Ей удалось сохранить на лице выражение невозмутимости до тех пор, пока она не взглянула на себя зеркало. Ткань была настолько тонкая, что сквозь нее, словно дамасские розы, просвечивали ореолы ее сосков. Трусики были из той же ткани, так что можно было представить, как бы все это выглядело на голом теле.
— Я не смогу носить это, — сказала она дрогнувшим голосом.
Даже если Рафаэло никогда и не увидит, насколько эфемерным было ее белье под платьем, она все равно будет это знать. И целый вечер не сможет, не покраснев, посмотреть ему в глаза. Или, что скорее всего, просто потеряет дар речи. Неловкая и неуклюжая, отделенная целым миром от искушенного испанца.