Александр утратил дар речи, почти утратил рассудок, а Норленд продолжал презрительно:
— Господи, если бы вы хоть чуточку думали о нем, вы никогда не привезли бы его в это место. Никогда.
Александр слепо отвернулся от него и проковылял назад в прохладу дома, потому что яркость солнца грозила его уничтожить.
— Дэниэль! Дэниэль! — кричал он.
Но Дэниэль исчез. Его каморка была пуста. Он захватил с собой одежду и немногие принадлежавшие ему вещи.
Тут Александр осознал, что Норленд последовал за ним. Он обернулся, полный ненависти к нему.
— Гай знал про это?
— Нет. Как и Ротье. — Норленд сухо усмехнулся. — Гай ни о чем думать не в состоянии, кроме своей рыжей блудни, которую когда-то любил. Он верит, будто, отыскав эту звезду, эту планету или что вы там выискиваете, он сможет избавиться от нее, успокоить ее дух. А Ротье, как вам известно, гибнет от своей безнадежной любви к Августе, он ведь ради нее даже продал душу дьяволу. Я же сказал вам, я же предостерег вас в самом начале, что это место — обитель проклятых.
Александр оттолкнул его и укрылся в своей комнате, но, конечно, не мог обрести в ней никакого утешения. Ему необходимо покинуть этот дом, он не может задержаться здесь на день, на час. На минуту. Скоро ему придется встретить Августу и ее прислужника Карлайна. Как он сможет теперь находиться вблизи от них? В одном Норленд был все-таки прав: Августа была алчной, и ее похоть оскверняла весь дом. Он помнил, чему стал свидетелем в той озаренной свечами комнате — так давно, казалось теперь! — когда Августа привлекла брата к себе в объятия, а он тогда счел ее поведение искренним самоотверженным порывом утешить больного, помешанного Гая.
Едва он начал собирать свои вещи, скудностью такие же жалкие, как скарб Дэниэля, в дверь постучали, и вошел Гай, Гай с глазами, блестящими от опия, с лицом изнеможенным болью и надеждой. Он даже не заметил, что Александр собирает вещи, чтобы уйти, а подошел к нему и жаждуще спросил:
— Вы будете готовы вечером наблюдать Селену? Небо совершенно чистое. Нам ведь нужно увидеть ее еще только раз, чтобы удостоверить ее орбиту. Ведь вы так сказали?
Александр, чье сердце надрывалось от жалости к больному юноше, понял, что не может покинуть его теперь. Нет, не сейчас, когда он вот-вот может обрести единственное, что придавало смысл его жизни.
Я буду готов, сказал он. А затем он покинет это место. Он не знал, куда направится или что будет делать. Значения это больше не имело.
Потому что для Александра тьма уже наступила.