Он передал ей стакан и снова принялся вращать астрономический глобус, читать названия знаков: Лев, Водолей, Рыбы, Весы, Скорпион, Телец. Он крутил шар, скользя пальцем по поверхности, касаясь холодных далеких звезд.
— Что ты делаешь?
— Смотрю на мир.
— А…
Он встал на колени и поцеловал ее распущенные волосы; она кивнула головой, улыбнулась.
— Твоя жена хочет эту софу.
— Я слышал.
— Как ты посоветуешь? Быть великодушной?
— Как хочешь.
— Или эгоистичной? Забыть о ней и ее просьбе? Я предпочитаю быть эгоистичной. Великодушие иногда похоже на грязное оскорбление, к тому же бессмысленное, не правда ли?
— Я тебя не понимаю.
— Поставь еще пластинку.
— Какую теперь хочешь?
— Ту же самую. Поставь ту же самую, пожалуйста.
Он посмотрел номера на обеих сторонах пластинок.
Поставил их по порядку, нажал кнопку, и первая пластинка, глухо стукнувшись, упала на замшевую поверхность диска. Он почувствовал смешанный запах воска, разогретого механизма и полированного дерева и снова стал слушать — взлет клавесина, мягкое скольжение к радости, отрешение от клавесина, отрешение от неба, чтобы вместе со скрипками коснуться твердой земли, опоры, спины гиганта.
— Так достаточно громко? — спросил он.
— Немного громче. Артемио…
— Да?
— Я больше не могу, мой любимый. Ты должен сделать выбор.
— Потерпи, Лаура. Подумай…
О чем?
— Не надо принуждать меня.
— Принуждать? Ты меня боишься?
— А так разве нам плохо? Чего-нибудь не хватает?
— Кто знает. Может быть, всего хватает.
— Я тебя плохо слышу.
— Нет, не приглушай. Музыка не мешает, начинаю уставать.
— Я тебя не обманывал. Не вынуждал.
— Я не смогла, ты не меняешься. Не хочешь меняться.
— А я люблю тебя такой, какая ты была и есть.
— Как в первый День?
— Да, так.
— Но сейчас не первый день. Теперь ты узнал меня. Скажи.
— Пойми же, Лаура, пожалуйста. Об этом трудно говорить. Надо уметь сохранять…
— Видимость? Или ты боишься? Ведь ничего не случится. Будь уверен, что ничего не случится.
— Мы собирались идти.
— Нет, не стоит. Уже не стоит. Сделай громче.
Ликующие скрипки зазвенели стеклом: радость и отрешение. Веселость искусственной улыбки, блеск ясных глаз. Он взял со стула шляпу. Пошел к выходу. Остановился, коснувшись двери. Оглянулся. Лаура, сжавшись в комок и обхватив подушки, сидела спиной к нему. Он вышел. Осторожно прикрыл за собою дверь.
Я вновь просыпаюсь, но на этот раз с криком: кто-то воткнул мне в желудок холодный и длинный клинок. Не Я, а кто-то другой — сам Я не могу покушаться на собственную жизнь. Кто-то другой воткнул стальной клинок в мое нутро. Я протягиваю руки, стараюсь привстать, но чужие пальцы и руки удерживают меня; чьи-то голоса успокаивают, говорят, что Я должен лежать неподвижно, и чей — то палец поспешно набирает номер телефона, срывается с диска, снова набирает и опять срывается; наконец, правильно — вызывают доктора: скорее… скорее… потому что Я хочу подняться, чтобы заглушить боль, но они меня не пускают. Кто это «они»? Кто? А спазмы усиливаются, как кольца змеи сжимают меня — выше и выше, грудь, горло. Язык, рот заливает горькая несваренная масса — какая — то давняя, уже позабытая мною пища, которую Я сейчас срыгиваю, лежа лицом вниз, напрасно ища глазами какой-нибудь фарфоровый сосуд. Но здесь только ковер, забрызганный густой и зловонной жижей из моего желудка! Рвота не прекращается, горечь обжигает грудь, страшно щекочет горло, Я захлебываюсь, как от смеха, а рвота не прекращается — на ковер льется густой кровавый поток. Мне не надо себя видеть, чтобы ощущать бледность лица, синеватость губ, ускоренное биение сердца, исчезающий пульс. Мне вонзили кинжал в пуп, через который в меня когда-то вливалась жизнь. Когда-то. Я не могу поверить тому, о чем говорят мои пальцы, ощупывающие пришлепнутый к моему телу живот, потому что это не мой живот: огромный, распухший, вздутый от газов, которые в нем бурлят, от которых Я никак не могу избавиться — они распирают меня, а Я не могу от них избавиться и чувствую вонь во рту. Вот, наконец, Я смог лечь удобнее. Рядом со мной поспешно чистят ковер, Я улавливаю запах мыльной воды и мокрой тряпки, перебивающий запах рвоты. Но мне хочется встать: если Я пройду по комнате, боль исчезнет, Я знаю, что исчезнет.