– Он самый, – согласился Николай Степанович. – Так что с деньгами у Савинкова проблем не было. А облавы – это в Зимнем разгневались. Ты же знаешь, кто такая княгиня Ольга.
– Там взбесились, а объявят, что охранка переусердствовала, – совершенно неуважительно к престолу, но с глубоким знанием российской действительности заметил Владимир. – Как бы Коттена не погнали.
– Ты посплетничать зашел? – разозлился Гумилев. – Лучше б латыша этого опознавал быстрее, умник. Что у тебя по явкам боевиков?
– Взяли все явки, успокойся. Все в рапорте есть. Только террористов нет, свалили давно.
Подполковник сконфуженно посмотрел на нервничающего коллегу и перевел разговор:
– Слушай, так теракт раскрыт, получается? А в Мемеле что?
– В Мемеле диверсантов взяли, связи отрабатывают. А теракт раскрыт. Только виновные не наказаны.
– Из Лондона их не достать. Кстати, – заметив, что приятель все еще злится, подполковник снова сменил тему, – слыхал, Джугашвили грохнули?
– Слыхал.
– У нас прошли сведения, что он с Корпусом договорился, за то его свои и убрали. Я в рапорте отразил, но это так пока, трепетание воздусей. Но ты учти – если что, я первый версию выдвинул! И на следующий день уже донес!
– Учту, – вздохнул полковник. Долго сердиться на Владимира Александровича было невозможно. Такой вот особенностью обладал этот всегда спокойный, рассудительный увалень, что, глядя на его бесхитростное, открытое лицо, злиться не выходило ни у кого. Впрочем, сейчас Гумилева занимал другой вопрос.
«Экие, – задумался он, – своеобразные действия по поводу моего рапорта Коттен предпринял? Договорился с Джугашвили… В принципе интереснейший вариант.
А почему я его не предложил? – спросил он себя и тут же ответил: – Я был уверен, что Коба на это не пойдет. Никогда не шел, предпочитал образ незапятнанный, безупречно оппозиционный. А вот генерал его убедил. Интересно, чем он его прошиб, я же знаю все, что возможно предложить, ничего из ряда вон… впрочем, – осудил он свою самоуверенность, – знать я могу не все. Да и вопрос теперь исключительно академического свойства».
Зацепившись за последнюю фразу, мысли свернули в другую сторону:
«Но как проворно его убрали, а? Аналитическую записку я отдал позавчера, вчера около полудня – уже стреляют. Загадочная спешка, если, конечно, мотив и впрямь сотрудничество с Корпусом. Убрали, чтобы не успел сообщить нечто важное? Или… А не генерала ли это игры, а? Слил боевикам оповещение, неважно даже, правдивое или нет, и все, земля пухом».
* * *
Ответов на свои вопросы Николай Степанович получить не смог. Впрочем, вопросами этими в последующие годы задавались многие, версии подоплеки гибели князя Бориса и Джугашвили сначала газетерами, потом историками и публицистами выдвигались разнообразные, вплоть до самых экзотических. Но если относительно смерти Бориса Владимировича расходящиеся с общеизвестными фактами предположения проходили все-таки, скорее, по разделу конспирологии, то так и не раскрытое убийство Иосифа Виссарионовича Джугашвили навсегда осталось одной из загадок истории.