А приснился ему старый сад, где каждое дерево обильно плодоносило. Яблок невиданное число тяжелило каждую ветвь, а ветви все были в цвету. Он слышал запах жасмина и розы, на лозах видел спелый виноград. В прудах плавал лотос, вокруг сада зрели хлеба… Он услышал женский голос: «Я знаю, где это место! Я тебе покажу его, Андрей. Ты должен взять лодку. Этот сад там, за рекой». Они плыли к берегу, когда встало солнце — огромное, красное, оно во все стороны разрасталось. И вдруг разорвалось, и на всё небо явилась седая голова, и он услышал слова: «Ну, вот и ты, Андрей», — и проснулся.
Свой первый полный день в городе на Волге Гедройц решил посвятить военному музею. Он надеялся встретить кого-нибудь, с кем мог бы поделиться частью своей информации и взамен получить возможность поработать в архивах и фондах, недоступных для простых посетителей.
Экспозиционные залы музея были пусты, и первым же встреченным человеком оказался директор музея. Ему было явно за семьдесят, но он был ещё крепок. Особенная подтянутость, ровность походки и рапортующая манера речи выдавали бывшего офицера. «В этом есть какая-то замечательная логика, — подумал Гедройц.
— Директор военного музея обязательно должен быть военным». Имя ему было Владимир Ильич, да и внешне он чем-то напоминал гения русской революции: большой лысый череп, остатки рыжеватой растительности на лице и взгляд цепкий, лукавый и неспокойный.
Он напряжённо улыбался Гедройцу, а тот стремился угадать, кто этот директор в душе — военный, чиновник или историк? Если военный, то надо осторожно действовать, не рассказывать всего сразу, военные не рискуют действовать самостоятельно, без приказа. Но зато можно сыграть на патриотических его чувствах — такие ценности, судя по всему, лежат в русской земле!
Если он больше чиновник, то будет трудно убедить его в чём-либо, хотя, конечно, если намекнуть ему на возможность коммерческой выгоды… Вот окажись он настоящим военным историком, честным, непредвзятым, тогда можно было бы с ним легко и свободно говорить и работать, непринуждённо — ошарашить его сразу всеми своими фактами и фантазиями! Да что-то из этих фактов он и сам наверняка должен знать по долгу службы. А может ведь оказаться и так, что он совсем случайный человек на этом месте, ему ни до чего дела нет, тогда всё совсем бессмысленно.
Эти расчетливые мысли мелькали в сознании Гедройца, и одновременно с этим Андрей объяснял Владимиру Ильичу, что он писатель, что приехал писать книжку про войну. Улыбка директора расползалась всё шире, но выцветшие его глаза становились ещё неспокойнее.