Суровый народ — зэки, но, увидев горе в лицо, не высмеивают, потому что оно опалило каждого.
— Завтра пошлю! А дальше, сам понимаешь, как повезет, — говорит Михаил и в который раз видит глаза людей, обращенные вверх.
Смирнов пришел на другой день.
— Отправил! — сказал, улыбнувшись, и снова подсел к столу, заговорил с банщиком.
Теперь в пристройке не было человека более желанного, чем Михаил. Ему радовались все, и только Дамир встречал его настороженно. Он ничего не ждал и не просил. В отличие от других не верил в жалобы, поэтому старался перед приходом следователя залезть к себе на шконку и выспаться до утра.
Он полюбил свой отдых за сны. Ох и разные они были: спокойные и озорные, то возвращали мужика в забытое детство, то забрасывали в юность, целая Дамира свободным и счастливым хотя бы на короткое время.
Вот он снова бежит с кошелкой по лесной росистой тропинке. Сзади, кряхтя, ковыляет дед, не успевает за быстроногим внуком. Устал. Ему хочется присесть, а Дамир торопит:
— Ну быстрей пошли, дедуль! Девки ждут, когда воротимся. А мы еще ничего не нашли! Побежим в чащу. Там боровиков тьма!
Но дед не отзывается. Он пропал, словно и не было его рядом. Мальчонка испугался, кричит, зовет. Лес обступил со всех сторон вплотную, а он в нем один, беспомощный малыш. Как выбраться отсюда? Куда бежать? Вокруг чертоломины и коряги преграждают путь.
Дамир растерялся, сел на пень и заплакал так жалобно и горько. Ему уже не нужны стали грибы, ведь он потерял деда. Как теперь выйти и выжить?
— Ну что, допрыгался? В погоне за мелким главное потерял! Так-то вот вслепую бегать! — слышит чей-то чужой голос. Дамир просыпается от страха, поворачивается на другой бок.
— Дамирка! А тебе слабо на ту яблоню залезть?
— Зачем она мне сдалась?
— Там яблоки красивые и вкусные, какие мне маманя на могилку привозит. А вот ты ни разу не навестил! — встретился глаза в глаза с Катериной.
— Змея ты, Катька! — Пересохло в горле.
— Глупыш! Я вовсе не змея, баба, как и все. Любила тебя больше всего на свете, а ты просмотрел. Даже на добрые слова скупился. Нельзя так с бабой. А одному в жизни студено, один не сможешь. Да и заведешь — намаешься. Мало в тебе тепла. Единого себя во всем свете любишь, оттого судьбина твоя полынная.
— Я любил тебя, а ты…
— Если б любил, теплом дышала б ко мне душа, в глазах горели б звезды, а улыбка была бы ярче солнца! Да только ничего такого не видела. Обомшелостью и плесенью несло от твоей души. Ни разу на подарок не расщедрился. И меня, как корову, обсчитывал, полезна ль я в доме или нет! Даже смеялся шепотом. В своем доме тенью жил! Вонял и то под одеялом, чтоб тепло ненароком не упустить. Всего мало было. Копил! Для чего? Много ль теперь нужно?