— Быдло! — бросила Табба и решительно покинула карету.
…Прима уже готовилась ко сну, промокнула тонкой тканью лицо после кремовой маски, сняла с пальцев тяжелые украшения, включила свет на ночном столике и тут решила все-таки позвонить.
Нашла в сумочке визитку следователя Гришина, взяла телефонную трубку, набрала номер.
— Господин следователь?.. Это артистка Бессмертная, простите за поздний звонок. Ничего страшного не случилось, просто хочу получить ваш совет. Ко мне сегодня обратились «товарищи» моей матери и попросили передать ей некоторый совет. Какой совет?.. Чтоб меньше гуляла по людным местам и была крайне осторожна… Нет, мать я вряд ли смогу увидеть, а вот отправиться в дом покойного князя Брянского мне было рекомендовано. Сказали, меня там примут… Полагаете, я должна согласиться на их просьбу? Но мне это совершенно ни к чему!.. Хорошо… Хорошо, я подумаю. — Табба в раздражении положила трубку, с размаху упала на широкую постель и стала смотреть широко открытыми глазами на освещенный кругами потолок.
Сонька, облаченная к выходу из дома в красивое длинное платье, перехватила в зале спешащую к большому зеркалу нарядно и торжественно одетую Анастасию, едва ли насильно оттащила в сторонку.
— Мы опаздываем, мадам! — попыталась освободиться та.
— Два слова.
— Потом. У нас нет времени!
— Слушай внимательно, — тихо произнесла воровка, прижав княжну к колонне. — Тебе известно, что черный бриллиант не был нами украден и что он остался в доме?
— Я не поняла. — Девочка удивленно смотрела на воровку.
— Бриллиант «Черный Могол» здесь, в доме!.. Я выронила его, когда мы убегали!
— Вы шутите.
— Не до шуток!.. Ты его нашла?
— Нет… Клянусь.
— Кто мог найти?
— Не знаю.
— Никанор?
— Он мне ничего не сказал.
— Надо узнать. И чем быстрее, тем лучше.
— Вы поэтому вернулись в мой дом?
— В том числе и поэтому. Прошу, поговори с дворецким. Это крайне важно.
— Хорошо, — кивнула озадаченная княжна и двинулась к зеркалу поправлять платье.
Проводы на русско-японский фронт были в чем-то торжественны, а в чем-то печальны. Сразу в нескольких местах Дворцовой площади грохали духовые оркестры, народу собралось достаточно, и протолкаться вперед было весьма сложно. Городское начальство и приближенные к нему особы находились в самом центре площади. Уходящих на войну было несколько сотен человек, на всех было натянуто новенькое, со следами недавней глажки обмундирование.
Шагали они по возможности в ногу, лица их были напряжены и серьезны, и от этого сжималось сердце и катились слезы.
Народ кричал со всех сторон, прощаясь с уходящими.