Новый полицмейстер, сухощавый и желчный генерал Круглов, был до такой степени разгневан фактом газетных публикаций, что дошел до крика в адрес подчиненных. Он держал в руках целую пачку свежих газет, размахивал ими перед собой.
— Кто вбросил материал газетчикам?.. Кого следует привлечь к ответственности за разглашение следственной тайны?.. Как теперь мы будем ловить злоумышленников и осталась ли хотя бы крошка доверия граждан к нашей полиции?
В его кабинете находились пятеро чиновников следственных и судебных органов, среди которых были также те, кто уже занимался расследованием дела Соньки, — следователь Гришин и судебный пристав Фадеев.
— Департамент следует подвергнуть тотальной чистке, — произнес старший судебный пристав Конюшев.
— Что значит «тотальной»? — резко повернулся к нему полицмейстер.
— Посписочно. Время всеобщего разброда, которое мы сейчас наблюдаем, непременно способствует проникновению в наши ряды всяких прохвостов и провокаторов.
Круглов подошел к нему, уставился белыми немигающими глазами.
— Вот вы сейчас являете собой самый верный признак тех самых прохвостов и провокаторов!.. Вы это понимаете?
— Никак нет, господин генерал.
— А я объясню! — заорал полицмейстер. — Своим намерением провести тотальную чистку вы посеете в органах такую панику и недоверие, что немедленно разбегутся самые верные и самые проверенные кадры!.. От растерянности разбегутся!.. От оскорбления! От стыда за честь мундира! Вы хотя бы понимаете, что творится в стране? — Он вдруг рванул погоны с плеч старшего судебного пристава, а следом за ними все остальные знаки отличия. — Вы разжалованы!.. За преступную глупость и провокационные намерения!.. Вон отсюда!.. Вон!
Совершенно потерянный, Конюшев попятился к двери и буквально вывалился из нее.
Полицмейстер сделал несколько шагов по кабинету, успокаиваясь, поднял взгляд на замерших присутствующих.
— Газетчиков и прочую сволочь заткнуть!.. Агентов мобилизовать! Самим работать круглосуточно!.. Соньку и прочую падаль задержать в три дня и судить самым беспощадным образом по законам военного времени!
— У вас на столе дело террориста Тобольского, — робко напомнил Егор Никитич.
Круглов подошел к столу, перелистал лежавшую там папку с бумагами, жестко приказал:
— Судить!.. И на Сахалин!.. На пожизненную каторгу!.. За убийство следует наказывать убийством!
Когда занавес пошел вверх, в зале театра вдруг раздались свист, крики возмущения.
— Позор!
— Вон со сцены!
— Убийцу под суд!
— Дочке воровки здесь не место!
Табба вначале не поняла, выйдя на сцену с привычной улыбкой и поставленным движением, поймала начало партии, и тут в нее полетели яйца, помидоры, прочая дрянь. Прима прикрылась рукой, но прямо в лицо ударило что-то вязкое и липкое, она вскрикнула.