— Вы ее арестуете? — испугалась Табба.
Следователь, а за ним и директор рассмеялись.
— Нет, мы вручим ей букет цветов, — пошутил Егор Никитич. — Вам все, дорогая, понятно?
Артистка подумала, тронула плечами.
— В общем, все, — повернулась к директору. — А когда я снова смогу выйти на сцену?
— Сможете, милая, непременно сможете. Не можем же мы терять такой бриллиант, как вы! — погладил тот ее по спине. — Но давайте все-таки по порядку. Вначале одно, затем другое.
— Золотые слова, — поддержал его Гришин и внимательно посмотрел на девушку. — Значит, вы готовы помочь нам?
— Если вы поможете мне.
— В этом нет никаких сомнений! И гарант этому — господин директор!
— Если ваш голосок — трель, то мое слово — кремень, — засмеялся Гаврила Емельянович и налил сразу в три бокала. — За редкое взаимопонимание!
Чокнулись, выпили.
В этот вечер ужин у Кочубчика и его компании был самый отменный. В подвале, освещенном двумя керосинками, на кирпичном выступе была расстелена клеенка, на ней лежали крупно нарезанная ветчина, сыр, колбаса и даже фрукты — бананы, ананас. Венчала застолье литровая бутылка «Смирновской».
Компания Володи — его «акошевка», то есть сожительница, дебелая Зоська, и безносый от болезни, опустившийся вор Сучок. Сам Кочубчик, изуродованный жизнью и болячками, передвигался с трудом, волоча правую ногу, часто и с надрывом кашлял.
— Так что за барыня в ноги тебе ноне кланялась? — ревниво спросила Зоська, разливая водку в мутные стаканы. — Прям чуть не расцеловала образину!
— Не было б барыни, не было б жратвы! — огрызнулся Сучок. — Жамкай и не разводи баланду!
— А может, я ревную!
— Засунь свою ревность знаешь куда?.. Ага, в то самое место!
— Знала б, кто это была, взревновала б еще боле, — оскалился Кочубчик, трудно жуя ветчину плохими, гнилыми зубами, и засмеялся. — Может, даже прибила б сразу!
— А я и сейчас могу прибить! — набычилась Зоська.
— Мало выпила.
— Добавлю. И сразу по кумполу бутылкой!
— Это смотря кто кого! — тихо ощетинился Володя. — Забыла, как давеча кровищу со стен смывали?
— Помню, Володя. Сдача за мной, — кивнула Зоська и вдруг вызверилась: — Говори, тварь, что за валоха была?
Сучок поднялся, завел ополовиненную бутылку над головой женщины.
— Пришибу. Еще чего вякнешь, голова надвое!.. — Опустился на место, в короткий взмах головы опрокинул полстакана, посмотрел на Кочубчика слезящимися глазами. — А барыня, видать, очень даже знатная.
— Знатнее не бывает, — ухмыльнулся тот. — Вот заберет к себе, увидите, какой барин из меня получится.
— Заберет, — хмыкнула Зоська. — Кому ты сдался, такой кугут?..