Рядом с ним остановился экипаж, из него вышли двое слуг из дома Брянского, склонились над ним.
— Просим в карету. Вас желает видеть некая особа.
Тот от неожиданности растерянно завертел головой.
— Как в карету?.. Какая особа?.. А где она сама?
— Ждут в доме на Фонтанке.
— Так ведь договаривались, что сама приедет.
— Вас ждут.
Слуги помогли Кочубчику подняться, подхватили под мышки, понесли к карете.
— Зоська! — вертел головой Володя. — Увозят!.. Ежли спросят, так и скажи — увезли!.. Зоська!
Из-за угла выскочила Зоська, запричитала:
— Куда вы его, окаянные?! Чего он такого сделал?.. Люди, ратуйте! Увозят живого человека!.. Инвалида увозят!
Карета быстро сорвалась с места и понеслась по Невскому, оставив позади голосящую нищенку.
Никанор проводил оборванного, грязного, дурно пахнущего, хромого Кочубчика к комнате, где находилась воровка, постучал в дверь.
— Сударыня, к вам гость.
Сонька тут же распахнула дверь, увидела Володю, ввела его в комнату, обняла, повисла на нем. Целовала, рассматривала испитое, в ссадинах лицо, гладила по слипшимся волосам.
Кочубчик ошалело смотрел на нее, невпопад целовал, улыбался глупо и растерянно.
— Володя. Володечка… Родной, единственный. Дождалась наконец.
— Так ведь я вот он, здесь, — бормотал тот. — Живой и здоровый… Ты чего, мама?
— Глазам не могу поверить.
— А ты верь. Верь, Соня. — Кочубчик увидел стоящую в комнате Михелину, спросил: — Дочка, что ли?
— Дочка.
— Красивая. На тебя похожа. — Он протянул руку. — Здравствуй, дочка.
— Дочка, да не ваша, — огрызнулась Михелина и вышла из комнаты.
— Ишь какая, — качнул головой Кочубчик. — Кусается… С характером, видать.
— С характером, — согласилась воровка. — В отца.
— А отец-то кто? — насторожился Володька. — Не я, часом?
— Не ты, не бойся, — усмехнулась она. — Другой человек.
— И слава Богу, — перекрестился скорченной рукой Кочубчик. — А то не приведи Господь с родным отцом так разговаривать.
Изюмов вошел в вестибюль театра, направился по лестничному маршу наверх, и здесь его остановил швейцар.
— Вы к кому, сударь?
От такого глупого вопроса артист даже остолбенел.
— Как это «к кому»?.. В театр!
— Вас пускать в театр больше не велено, — произнес швейцар.
— Не велено?.. Что значит «не велено»?.. С чего ты взял, дурак?
— Есть распоряжение Гаврилы Емельяновича вас больше в театр не пускать.
— Что за чушь!.. Такого не может быть! — Изюмов сделал шаг наверх. — Я желаю лично увидеть господина директора.
— Они заняты, и пускать вас к нему также не велено. — Швейцар прочно встал на его пути.
— Но это чистейшая глупость!.. — Артист беспомощно затоптался на месте. — В конце концов, я буду жаловаться!