— Ее и так можно было брать, но теперь девушка сама полезет в клетку.
— Лишь бы этот болван ничего не испортил.
— А что он может испортить?.. Она его на дух не переносит.
— Не переносила, — уточнил следователь. — Теперь беда может связать их одной веревкой.
— Ну и пусть. Теперь им двоим заказана дорога в театр.
— Так-то оно так, но госпожа Бессмертная должна еще выполнить одно маленькое порученьице нашего департамента.
Егор Никитич взял котелок, перчатки, трость.
— Уходите? — несколько удивился директор. — А по рюмочке?
— В следующий раз. Сейчас самое время душевно побеседовать с примой вашего театра.
— С бывшей примой! — поднял палец Гаврила Емельянович.
— Вы так легко ее списываете?
— Она сама себя списала, — улыбнулся директор. — Кто пойдет на представление, где по сцене скачет дочка воровки и любовница террориста?
Гришин неуверенно пожал плечами.
— Кто знает, может, вы и правы, Гаврила Емельянович, — и вышел из кабинета.
Когда следователь вошел в сквер, Табба и Изюмов продолжали сидеть на прежнем месте. Он вежливо снял котелок, поклонился сидящим.
— Приятно видеть вас в таком милом уединении. Не помешал? Могу присесть?
Бессмертная отрешенно взглянула на него, бросила:
— Как пожелаете.
— Благодарю.
Егор Никитич сел со стороны девушки, положил котелок и трость на колени, снял перчатки.
— О чем печалится госпожа лучшая артистка Санкт-Петербурга?
Она бросила на него испуганный взгляд, не ответила. Зато Изюмов мотнул головой, со смешком сообщил:
— Госпожа лучшая артистка стала просто госпожой. — И добавил: — Так же, как и господин артист.
— Замолчите же! — прошипела Табба.
— Можно вас попросить, — обратился следователь к Изюмову, — предоставить мне возможность кое-что сказать госпоже Бессмертной?
— Как изволите, — покорно согласился тот, отошел в сторонку, предупредил девушку: — Я буду ждать.
— Можете не ждать, — посоветовал следователь. — Мадемуазель при желании найдет вас.
— Нет уж, — упрямо заявил тот, — прошу не корректировать мои желания, господин хороший.
Изюмов отошел к соседней скамейке, уселся там, забросив ногу на ногу и устремив глаза в небо.
— По вашему состоянию я вижу, что что-то стряслось. Что? — спросил участливо Гришин.
— Мне отказано в театре, — ответила Табба, глядя перед собой.
— Не может быть!.. Как это?
— Меня остановил швейцар и передал распоряжение Гаврилы Емельяновича в театр меня больше не пускать.
Следователь откинулся на спинку скамейки.
— Глупость!.. Чушь!.. Вам отказать в театре?.. А кому ж там позволено бывать?.. Этой бездари?! — кивнул он в сторону Изюмова.
— Ему тоже отказано.