Артистка скрылась в спальне, Изюмов стоял посреди гостиной, не зная, куда себя девать.
— Что с барыней? — спросила прислуга, ставя на стол конфеты и фрукты.
— Уволили-с. Из театра-с, — пьяно кивнул Изюмов.
— Кого?
— Меня-с… И мадемуазель также-с.
Катенька от ужаса приложила ладонь к губам, ахнула:
— Боже…
Из спальни вышла артистка, молча налила в три фужера вина, посмотрела на Катеньку.
— Что?
— Нет, ничего, барыня.
— Сболтнул уже?
— Никак нет-с, — замотал головой Изюмов. — Молчу как сом-с.
Табба взяла свой фужер, опрокинула до дна, с трудом устояла на ногах, держась за стол. Дотянулась до лица Изюмова, цепко взяла его за скулы, притянула к себе и неожиданно поцеловала его жадно и страстно.
Катенька смутилась, пить не стала, быстро покинула гостиную.
Артистка отпустила вконец растерянного и красного Изюмова, пьяно попросила:
— Теперь вы… Слышите?.. Теперь вы поцелуйте меня.
Тот смотрела на нее, не в состоянии ничего сделать.
— Оглох?
— Не могу-с… — пробормотал артист. — Так сразу… — И добавил: — Я люблю-с…
— Кого?
— Вас.
— Так почему не целуешь?.. — Табба крепко взяла его за сорочку, притянула к себе. — Я велела, а ты не целуешь! Почему? Говори, сволочь! Почему? Презираешь, что меня выгнали из театра?.. Презираешь? Радуешься?! — Она вдруг сильно ударила его по лицу, затем стала хлестать не останавливаясь, что-то кричала, плакала, рвала на Изюмове сорочку, не отпускала.
Катенька бросилась оттаскивать хозяйку, та все равно пыталась достать артиста, а он, торопливо поправляя изодранную сорочку, отбивался, защищался, потом бросился к выходу.
Табба упала на диван, каталась на нем, рыдала, рвала на себе волосы, просила о милосердии.
— Господи, помоги мне… Помоги мне, Господи!.. За что Ты меня наказываешь, Господи!
Володя Кочубчик, опираясь на трость с набалдашником, одетый в белый костюм, с подстриженными волосами и бородой, степенно вошел в гостиную, остановился перед сидящей в кресле Анастасией, почтительно склонил голову.
— Здравствуйте, мадемуазель. Благодарю вас за милосердие, которое вы мне оказали. — И с некоторой даже кокетливостью представился: — Владимир Михайлович, ваш верный слуга и раб.
Сонька, Михелина и Никанор находились здесь же. Воровка смотрела на Кочубчика с нежностью и гордостью. Дочка — холодно и брезгливо. Дворецкий — беспристрастно и строго.
— Рабов здесь нет, — с напускной строгостью поправила его княжна, — а вот служить вам здесь придется исправно, — перевела взгляд на Никанора. — Во всем будете отчитываться и подчиняться моему дворецкому Никанору.
— Как прикажете, княжна, — снова склонил голову Володя.