— Не знаю… Наверно, от страха.
— В чем же твой грех?
— Я предала мать.
— Мать?
— Мать.
— Это смертный грех, — сказал священник. — За это нет прощения.
— Знаю, — еле слышно сказала Табба. — Но она в свое время тоже предала меня.
— Это ее грех. Зачем ты пошла на это?
— Меня вынудили. Заставили.
— Люди?
— Люди.
— И ты подчинилась им?
— Меня, батюшка, уволили из театра. Я без денег и без работы. Мне страшно жить.
— Теперь тебе будет страшно жить вдвойне. Мать поняла твое предательство?
— Да, теперь она в тюрьме.
— Отныне мать станет жить в двух темницах — телесной и душевной, — вздохнул батюшка и перекрестил девушку. — Ты должна жить в покаянии ежедневно и ежечасно.
— Но это не поможет мне! Буду каяться, буду просить у Господа прощения, а жить на что?.. Что есть, что пить, на что надеяться? Я чувствую гибель и не знаю, как ее избежать!
— Господь поможет.
— Поможет?.. А почему Он не помог мне до этого? Он же видел, что я стою на краю пропасти, и не протянул мне руки!
— Сила Божия в немощи совершается.
— В немощи?.. Когда я стану нищей, старой и обездоленной?
— Через страдания ты сможешь обрести силу духа и истинную веру в Господа!
— Я обрела!.. Иначе я не пришла бы к вам!.. Я не желаю больше страдать! Я настрадалась, когда мать бросила меня в младенчестве!
Батюшка помолчал, подумал, перекрестил прихожанку.
— Ступай к матери и проси у нее прощения. Только в этом твое спасение.
— Куда?.. В тюрьму?
— В любом месте Бог услышит твое покаяние.
— Я не буду просить у нее прощения!.. Я ее ненавижу!
— Надеюсь, Господь надоумит тебя. — Священник перекрестил Таббу еще раз, бросил вслед: — Не хочешь страдать — смиряйся!
Было далеко за полночь, за окном стояли тишина и покой, даже собаки в соседних дворах поугомонились и перестали брехать.
Никанор дремал на кушетке и при появлении Володи Кочубчика приподнялся, удивленно уставился на него.
— Чего изволите?
Тот был заметно пьян, держал в руке ополовиненную бутылку водки.
— Изволю выпить с тобой, — ответил Кочубчик, присаживаясь, и потребовал: — Стакан!
Дворецкий послушно взял с буфета стакан, поставил на стол.
— Два! — показал на пальцах Володя.
— Я не пью. Нельзя по возрасту и по здоровью.
— Поставь два стакана. Для антуражу!
Никанор извлек второй стакан, стал наблюдать, как ночной гость разливает водку.
Тот взял себе стакан, второй подал дворецкому.
— Держи.
— Не пью.
— Для антуражу, сказал!
Чокнулись, Кочубчик в один взмах опрокинул налитое. Смотрел красными глазами на старика, с трудом выговорил:
— Закусь…
— Не держу здесь, — ответил Никанор и добавил: — Время позднее, пора вам почивать.