— И вас не смущает, что «ваша родина» никак не желает признавать вас?
— Повторяю, это ваши игры.
Следователь помолчал, явно готовя какой-то сюрприз, вдруг игриво заявил:
— Сказывают, вас признал один из арестантов, осужденный на пожизненную каторгу?
Сонька вскинула брови.
— Вы шутите, господин следователь?
— Ни в коем разе. Он кричал, что любит вас, мадам Соня.
— Завидую Соне, что ей объясняются в любви даже каторжане.
— Господин Тобольский. Вам известно это имя?
— Так же, как и ваше.
Феклистов бросил короткий взгляд на Соньку.
— Вы вместе отбывали каторгу на Сахалине, и он в какой-то степени способствовал вашему побегу оттуда.
Воровка вздохнула, сложила руки на коленях.
— Вы, господин следователь, который уже день рассказываете мне о жизни какой-то аферистки, которую я не знаю и знать не желаю. Поэтому заявляю вам вполне официально — больше на ваши вопросы я отвечать не собираюсь.
— Будете играть в несознанку? — усмехнулся Егор Никитич.
— Если на вашем языке это звучит так, то пусть будет «несознанка».
Гришин стал собирать бумаги, как бы между прочим бросил:
— С вами желает встретиться адвокат.
— Нет, — усмехнулась Сонька, — свою честь я буду защищать сама!
Егор Никитич повернул голову к писарю, махнул ему:
— Свободен.
Феклистов сгреб листки, чернильницу и ручки, задом вытолкался из двери.
Следователь еще покопался в бумагах, что-то дописал и, перед тем как вызвать конвой, как бы между прочим бросил:
— В одиночке сидеть тяжело. Много лучше будет, если к вам, мадам, будет подсажена еще одна аферистка. — И тут же громко распорядился: — Увести арестованную!
В комнату вошли те же самые надзиратели, а также прапорщик Глазков. Сонька встала и шагнула к выходу.
Табба проснулась с тяжелой головой, некоторое время сидела на кровати, бессмысленно и болезненно глядя в одну точку, затем слабо позвала:
— Катюша!
Катенька явилась быстро, остановилась на пороге спальни.
— Чего подать, барыня?
— Голова болит. Жутко… Наверное, мигрень.
— Наверное, — согласилась прислуга. — Может, порошок какой?
— Да, поищи в шкафчике.
Девушка затопала каблучками исполнять желание хозяйки, та же встала, сделала пару шагов, отчего ее сильно качнуло. Она, придерживаясь за спинки стульев, добралась до зеркала, взглянула на лицо, с отвращением закрылась ладонями.
Катенька вернулась, неся в руках стакан с водой и распечатанный порошок.
Артистка выпила, мельком посмотрела на девушку.
— Пьяная была?
— Немного, — деликатно ответила та.
— Больше не разрешай мне пить. Иначе сопьюсь. — Табба двинулась в сторону столовой, по пути спросила: — Из театра не звонили?