— Ах, так вы тайно встречались! — прохрипел я.
— Уж чего уж теперь скрывать, — признался Дуйслар, — было у нас тайное местечко и условленное времечко, дабы совместно мудрости создателя восхищению предаваться и о многосложных жизненных вопросах размышлять…
— Заткнись, окаянный, все ты врешь, мерзавец! — взревел я. Не желал я больше слушать этого наглого охальника, ибо любое слово из его поганого хайла на мою добродетельную матушку черную тень бросало. И, чтобы заставить его замолчать, ничего другого я в тот миг не придумал, как со всех ног шарахнуть лиходея дубовой палицей.
— Ты отведай, вор, дубины,
Толстой палицы дубовой! —
хрипло прорычал я.
Итак, убийство свершилось. На сей раз хроникеры были предельно точны:
Задремал в объятьях смерти,
Даже глазом не моргнул он,
Губ своих не разомкнул он.
Да, плюхнулся Дуйслар, словно пустой мешок. Не поспел и глазом моргнуть. Сковырнулся — и дух вон.
В унынии стоял я возле поверженного тела. Только теперь до меня дошло, что не дал я ему договорить. Скудоумный я чурбан, дубовая голова! Ведь не узнал же я ничего о том, где моя матушка находится! И тут же с горя новых глупостей натворил:
Выломал в избе простенки,
Вырвал все болты дверные,
Вышиб все перегородки,
Так что верст на десять с лишком
Грохот слышался в округе!
Да, разорил я весь хутор, сровнял его с землей. После чего, повалившись на развалины, вперемешку детские и богатырские слезы проливал. О том я горько плакал, что без матушки остался, да и без старого знакомца, что нет у меня на чужой сторонушке ни наставника, ни сподручника.
Где же ты, где, дорогая моя матушка?
И, глотая слезы, понял я, что детство мое окончилось…
Финская земля — красивая земля. Скалистые берега, дремучие леса, великое множество озер, синью сверкающих, — вельми все это мне по сердцу. Сказать честно, не прочь был бы я финским богатырем стать. Да только там своих, говорят, было довольно.
Бродил я по этому родственному, хоть и чужому мне краю, с рыбаками и дровосеками беседовал, беспримерной красой природы восхищался. Впервые постиг я, сколь прекрасны самые простые ее творенья — тонкий ствол березки, синий глаз озера среди густых дерев, — и радовался их безыскусному благолепию.
Однако мало-помалу стало меня некое беспокойство одолевать. Без сомнения, вояжи, променады, изучение природы для повышения культурного уровня весьма пользительны, да только не затем я рожден был. Не геройское это дело — без толку по лесам шляться. Основная работа любого богатыря суть баталии с врагами, их массовое уничтожение, а также всяческого рода силовые номера. Силовых номеров хватало, ибо нередко случалось мне участвовать в различных стройках, где я цельными возами бревна на себе таскал, всенародное восхищение вызывая. Только одного мне недоставало — не было у меня врагов, отчего я порой в уныние приходил. Это вроде бы безосновательное беспокойство я называю чувством долга, и хотя проку от него было мало, я все же; гордился своей сознательностью.