А шторм все наглел и наглел, никак не хотел утихомириться, отпустить старый «Зарайск» на Чукотку. Ветер зашел к чистому осту, и теперь шли они в открытое море, уходя от камчатского берега, отклоняясь от курса.
Михайловна чудом ухитрялась готовить на камбузе горячую пищу. Правда, на первых блюдах пришлось поставить крест, какие тут к черту супы, да и не разлить их в тарелки, а исхитришься — на колени опрокинешь. А вот гуляши да мясо с картошкой кокша мастерила, чем скрашивала беспросветность и хандру штормового бытованья.
Работать за двоих Петровне было трудно. Она хоть и привычная, а только качка никому не сахар. Могла она, конечно, попросить на подмогу матроса, но просить надо у старпома, а к Черноморцеву она обращаться не станет. Конечно, если бы Макарыч про Таню знал, он бы сам распорядился. Но капитан не сходил с мостика, едва начался шторм. Он и спал там, и поесть ему Петровна носила наверх.
А со старпомом у них сразу были нелады. А потом эта еще История с Танькой…
Вера Петровна вздохнула, бочком выскользнула из буфетной, где она, расставив пошире ноги, чтоб не швыряло от переборки к переборке, едва управилась с посудой, распределила ее вымытую, в шкафы с ограждением. Тотчас судно подбросило волною, и у Петровны ноги так и вросли в палубу. Потом «Зарайск» стал стремительно проваливаться, буфетчица воспользовалась мгновенным облегчением и едва не пролетела по кают-компании, воткнулась в дверь камбуза, откуда невозмутимая Михайловна подала ей через верхнюю открытую половину двери термос с крепким чаем, уложенный в личную, кокшину, сумку, и кое-что перекусить для обретавшегося на мостике капитана.
В рулевой было темно и качало здесь, как показалось Петровне, куда больше. Женщина не сумела сразу захлопнуть за собою дверь, и та распахнулась, с силой ударилась за спиной буфетчицы о переборку, так и осталась отворенной — сработала защелка.
— Двери! — крикнул невидимый старпом. — Закрывайте двери, черт побери!
Вера Петровна хотела повернуться, чтобы исправить оплошность, но тут вскинулась корма «Зарайска», теплоход сунулся носом под основание волны, волна еще больше пригнула его, и буфетчицу, зажавшую в руках сумку, понесло вперед, к лобовым окнам рубки.
«Термос! — испугалась Петровна. — Термос бы не разбить…»
Она натолкнулась на живое, чьи-то руки задержали ее, повернули, сдвинули в сторону, и тут Петровна увидела, что ее поднесло к капитану, который сидел на высоком стуле в левом углу рубки, между ним и переборкой и поставил буфетчицу вахтенный матрос.
— Штормуешь, Петровна? — спросил Ефим Макарыч, и в голосе его она услышала и участие, и добродушную насмешку. — Не сидится в каюте?