Второй дом к столетию Ильича велел разломать первый секретарь обкома тов. Федянко, люто ненавидевший всякую дореволюционную архитектуру (кроме связанной с именем Ильича, ее-то из партийной дисциплины приходилось оберегать). Он разломал бы и третий особняк, но там в семидесятом обитал областной КГБ и выселяться не желал.
К девяносто первому году КГБ давно уехал в дом современной постройки, тов. Федянко всплыл в Москве помощником Бурбулиса, а в Шантарске объявился подданный США Джон Булдер (булдыгинский внук), с целой кипой юридически безупречных документов на последнее уцелевшее фамильное гнездо — и, заплатив не столь уж устрашающую сумму в зеленой капусте, стал владельцем дедовской недвижимости. А уж у него особняк перекупил Кузьмич.
Дом, после отъезда оттуда КГБ поделенный меж мелкими конторами, всевозможными собесами и обществами книголюбов, пришел к девяносто первому в убожество. Конечно, при бардаке и демократической шизофрении девяносто первого возможны были самые невероятные негоции. И все равно Данил крепко подозревал, что официальная версия событий, как водится, реальности не соответствовала. Что-то там да крылось. Либо внук, хоть и настоящий, с самого начала послужил Кузьмичу подставой за хорошие комиссионные, либо Кузьмич уже здесь взял его на крючок и обеспечил некую синицу в руках. Как бы там ни было, внук отбыл восвояси (хотя отцы города пытались в нагрузку всучить ему и дедовский пивзавод, с тех самых пор ни разу не реконструировавшийся), а особняк фантастически быстро обрел божеский вид и украсился синей вывеской с золотой эмблемой «Интеркрайта» — конь с солнцем на спине.
Здесь, конечно, располагалась только самая головка, нечто вроде генерального штаба. Кузьмич контролировал самые разнообразные фирмы, которые чисто физически было бы невозможно собрать под одной крышей — леспромхозы, деревообрабатывающие комбинаты, птицефабрику, так называемый «радиозавод», банк «Шантарский кредит», три торговых дома, транспортную фирму, турфирму, старательские артели. Ну, а «заимки» словно бы не существовало в природе…
Данил поставил машину на огороженную стоянку рядом с маленьким жемчужно-серым «БМВ» Жанны, аккуратненьким, как игрушечка. Ближайшая телекамера, присобаченная меж первым и вторым этажами, уже бдительно пялилась в его сторону, он взял с сиденья конверт, сделал ручкой в объектив и направился к двери. Дверь, понятно, была бронированная, но весьма убедительно замаскированная под старинную дубовую — фирма давно избавилась от детских болезней, в том числе и вульгарности первых лет. Что подтверждалось и обликом вестибюля — там за квадратной полированной стойкой сидел не амбал в пошлой кожанке, а элегантный молодой человек при галстуке. За его спиной — распахнутая дверь в караулку, и видно было, что там сидят еще двое в столь же безукоризненных костюмах (понятно, возникни такая нужда, эти орелики успешно выступали бы и в адидасовско-кожаном обличье, но это уж зависит от ситуации и вводных).