Данил сговорчиво присел в уголке, возле низкого столика, придвинул к себе солидную хрустальную пепельницу и достал из левого кармана престижные «Хай лайф», каковые в душе терпеть не мог. Он всю жизнь курил болгарские, но на нынешней работе сплошь и рядом полагалось дымить чем-то престижным, и никак иначе — у каждой Марфушки свои игрушки…
Вот Кузьмича, конечно, эти игрушки ничуть не тяготили.
А получилось в общем как в романе — иные из них все-таки бывают списаны с жизни. Два пацана родились в захолустной Судорчаге, сорок лет бившейся за звание хотя бы райцентра, да так и оставшейся в прежней роли. Родились в самых что ни на есть сермяжных семьях. А джинна из кувшина звали просто — Советская Армия. По прихоти судьбы оба угодили к одному военкоматовскому «покупателю», оказавшись в Москве, в полку, где солдаты носили синие погоны с буквами «ГБ». И обоим перед дембелем сделали аналогичное предложение — как же, сибиряки, отличники боевой и политической, из крестьян, кандидаты в члены…
Дальше оно все и раздваивалось, дорожки побежали в разные стороны. Один предложение принял, был после недолгого отпуска отправлен на соответствующую дрессировку и тянул лямку без особых взлетов и падений, пока на нехитрой карьере не поставили крест октябрьские игрища. Другой сумел с надлежащим тактом (то бишь врожденной крестьянской хитрецой) отклонить предложение таким манером, чтобы не испортить характеристику. С этой характеристикой да благодаря несомненным семи пядям во лбу без особого труда взял на шпагу Шантарский университет, стал из кандидатов членом, вышел с красным дипломом — но приземлился в Северо-Восточном райисполкоме, да так и двинулся вверх по этой склизкой лесенке, перепархивая от партийных органов к советским, словно теннисный мячик меж двумя ракетками.
Перестройка его застигла первым заместителем председателя облисполкома. Существует расхожее мнение, будто перестройка как раз и была затеяна для того, чтобы вторые секретари могли сесть на место первых. Конечно, многие так и поступили, прихватив в могучие союзники невежественную и горласто-придурковатую совковую интеллигенцию, а уж та, в свою очередь, убедила истосковавшуюся по доброму государю массу, что и член Политбюро способен в одночасье прозреть… Однако Иван Кузьмич Лалетин не пошел ни по одному из двух традиционных путей — не обернулся ярым демократом святее самого Сахарова и не погряз в забавах полозковско-зюгановской кодлы. Едва только приоткрылась щелочка с непривычно пугающей кличкой «кооперативное движение», как он с разлету грянулся в нее всем телом — так, что на заборе остался пролом в виде его силуэта, словно в мультфильме. Но Лалетин не разбился, а проскочил на ту сторону, где обосновался прочно. Пожалуй, к этому и сводится «Краткий курс истории И.К.Л.». Большинства деталей, подробностей и эпизодов былого Данил не знал да и не стремился узнать уже потому, что они безвозвратно отошли в прошлое. Поскольку в жизни нет места ни сказке, ни романтике, легко домыслить кое-что и догадаться, что на избранном пути друг детства Ванятка не стал ни святым, ни хотя бы подвижником, но и не запродал окончательно душу дьяволу. И Данила такая ситуация и такой шеф полностью устраивали — на фоне общей ситуации в стране. Ему самому до подвижника было — как до Китая раком…