Я с аппетитом поглощал репу и лук, придерживая кровяную колбасу «на потом» (если придется много колдовать, мясная пища в желудке будет только мешаться), когда почувствовал, что меня дергают за штанину. Опустив взгляд, с удивлением увидел девочку лет восьми, чумазую, тощую, загорелую — типичного сельского ребенка.
— Дядя, — пропищала она, заметив, что на нее обратили внимание, — а вы ее убьете?
— Конечно, убью.
— И вы совсем-совсем не боитесь?
— Чего?
— Ну… ее!
— Не боюсь.
— Это потому, что вы некре… нексер…
— Нек-ро-мант, — по слогам промолвил я.
— Ага, он самый?
— Да. А еще потому, — мне вспомнились недавно сказанные слова мэтра Куббика, — что я удачливый.
Ага, разбежался! Шрамы от зубов упырицы тут же напомнили о себе. Счастье, что они были скрыты под рукавом рубашки, что избавляло от лишнего любопытства. Мне осталось всего семь дней — через седьмицу станет ясно, выздоровел я или при жизни превращусь в упыря. Не очень приятное напоминание, надо сказать!
— Скажи, милая, а почему вы все называете это — «она»?
— Так мы же ее видели! — шепотом сообщил ребенок.
— И кто это?
— Динка! — рявкнул хуторянин. — Ты чего тут забыла? А ну, марш отседа, пока по заднице не получила!.. Динка это, племяшка моя, сиротка, — пояснил он, когда девчонка мышкой метнулась прочь. — Она малость того… не в себе… заговаривается…
— А по-моему, совсем нормальный ребенок.
— Это пока. Вон, опять начинается!
Я невольно обернулся. Девочка сидела в углу на полу, закрыв голову руками, и мелко тряслась. Постепенно дрожь детского тельца стала крупной. Ее буквально колотило в припадке.
— Не хочу! Не хочу! Боюсь! Мама! Забери меня отсюда!
Я сорвался с места, кинулся к девочке и подхватил ее на руки. Кто-кто, а я сразу почувствовал, что это был за припадок. Вот ведь бес! Диагноз стал ясен моментально, но что-то удерживало от мысли о том, чтобы произнести нужные слова вслух. Да и лезли на ум только матерные выражения.
— Воды! Ведро!
По счастью, больше пояснений не потребовалось. Когда кто-то из старших детей вылил ведро воды на меня и девчонку, припадок прекратился, как по волшебству. Динка обмякла на моих руках, закатила глаза. Под тонкой кожицей билась жилка.
— И давно это с ней?
— Да года два никак.
Рановато…
— А сколько ей лет? Семь? Восемь?
— Какое там! Десять весной сравнялось!
Все равно рано. Обычно такое начинается лет с двенадцати, а то и четырнадцати. Но, как говорится, все в этой жизни однажды происходит в первый раз.
Кое-как успокоив девочку, вернулся к столу, неся ее на руках. Динка жалась ко мне, как испуганный зверек, ее родичи посматривали на странного чужака, как на диковину, — судя по всему, такое доверие к постороннему человеку тут было не в почете. Прошло несколько минут, прежде чем опомнившаяся хозяйка бросилась в другую комнату, чтобы принести для промокшего гостя сухую рубашку.