В Москву мы вернулись девятого марта пятьдесят третьего года. На другой день, десятого марта, я встретил Хелен Бреун радостной и счастливой, но якобы не заметил этих перемен, пригласил ее посетить зоопарк. Она, не придавая значения моему пожеланию, охотно согласилась. Мы прошли много вольеров и подошли к клетке тигра. Я специально в него швырнул свернутую бумажку (что запрещено делать), тигр бросился к решетке и зарычал. Я проговорил:
— Насколько бы ни был кровожаден зверь, но когда он в клетке, то он не представляет ни для кого опасности.
Она охотно согласилась. Однако Хелен не могла понять, о каком звере я говорил. У меня не выходила из головы мысль об убийстве Сталина. После десятого марта я ей почти не давал покоя, мы оставались на ночь в Подольске или Москве. Я видел, как она стала терять самообладание и почти признавалась, кто она такая и зачем появилась в СССР, и прежде всего в Казахстане. Но я играл свою роль тупого юноши, который даже в армии жил, лишь бы хорошо поесть и поспать с любимой женщиной, каковой она себя привыкла считать.
Соловьев, Баранов, Быстренко, Литовченко и их группы, под руководством Александра Васильевича и Г. К. Жукова, наблюдали за бешенством Берии, хаотичности перемещений во вверенных ему силовых структурах, которые почти в открытую выступали против Берии. Недовольство Берией росло с каждым днем, и кое-где на заборах стали рисовать его портрет с рогами.
Хелен Бреун все чаще мне стала напоминать, что у нее сильно заболела двоюродная сестра в Ленинграде. Просила меня взять «Победу» и поехать туда. С нами для безопасности поедет се знакомый. Я все ей обещал это день за днем, и вдруг Бреун семнадцатого апреля исчезла, но перед исчезновением я у нее увидел в сумочке норвежский паспорт на имя Диры Максфельд с ее фотографией. Поэтому я сразу понял, что Бреун смоталась.
Доложил Г. К. Жукову. Он спрашивает:
— Что ты думаешь?
— Она направилась в Ленинград и думает уйти с какими-то документами, которых мы дожидались почти пять лет. Ее данные были известны нашим группам в Минске, Киеве, Тбилиси и Ленинграде.
Посовещавшись минут двадцать, мы, группа из шести человек, на автомашине ЗИМ отправились в ленинградский аэропорт, предварительно сообщив ее другие фамилии и куда она может вылететь. Когда мы приехали в ленинградский аэропорт восемнадцатого апреля, нам доложили, что на все фамилии, указанные нами, билеты не приобретались. Есть один билет на завтра, вылет в одиннадцать сорок пять, на Норвегию, на фамилию Лидстрен. Я сразу понял, что это она. Четко распределив обязанности и посты (более пятидесяти человек), мы стали патрулировать гостиницы и выезды автотранспорта во все направления. Но все наши стремления были безуспешны. Девятнадцатого апреля пятьдесят третьего года уже объявили посадку в самолет по маршруту Ленинград — Осло, вся посадка и регистрация у трапа самолета проводилась нашими людьми и, когда посадка почти закончилась, Хелен Бреун выпорхнула, спеша и опаздывая на посадку. Я тут же, в форме и звании капитана, преградил ей дорогу. Она впервые меня увидела в форме офицера, но в одно мгновение она сунула себе в рот угол воротника — что-то хрустнуло, и Бреун стала опускаться на землю. Не поняв, что произошло, я попытался ее удержать за талию и услышал шорох бумаги. Быстро подошли ребята из команды Быстренко и унесли ее в комнату обследования. Я зашел в комнату, когда наши сотрудницы изъяли из-под платья Бреун документы, подписанные Алленом Даллесом, Гарри Трумэном и Дуайтом Эйзенхауэром, согласованные с Берией.