— Дядя Сократ, — сказала Гражина, — ну как не стыдно?
— А что, разве надо бояться? — со страшным удивлением спросил Сократ.
— Бояться не надо, — с внезапной сухостью сказала она.
— Мотыльковый Сократ, — сказала Татьяна, — оставьте, пожалуйста, свои слоновьи остроты. У вашего великого тезки шутки были куда умнее.
— Да я что? Я, можно сказать, ничего. Я — хороший.
— Знаю, — очень просто сказала Татьяна. Она, видно по всему, с первого взгляда уловила все то странное, что стояло между молодыми людьми. Их скованность, неловкость и даже непонимание того, что с ними происходит. Непонимание другого и самого себя.
— Садитесь, Северин, — сказала Гражина, — сейчас кофе пить будем. А потом вы пойдете с Сократом за бабочками. «Порхать средь кашки по лугам».
Голос был безразлично-насмешливым. И снова Будриса удивила изменчивость этого очень женственного маленького существа. Он не ожидал другой встречи, и, однако, все это как-то неприятно поразило его.
— Интересные бабочки? — глухо спросил он.
— Страшно интересные, — сказал Сократ. — Тут вообще богатство. Даже есть два вида индо-малайской фауны. Дьявол их знает, как они сюда забрели.
— Ты бы ему, Сократ, еще лекцию прочитал, — сказала Татьяна. — Ему не словами гундосить, ему показать надо. Вы бархат амурский знаете? Вот он.
Дерево с ажурной кроной стояло неподалеку. С ажурной кроной и мягкой, даже на взгляд, корою ствола, действительно бархатистой, морщинистой внизу и будто напряженной сверху.
— Видите, какое диво можно на нем ловить. Бабочки были размером с развернутую ладонь: сантиметров в двадцать. Голубые, экзотичные — никогда человек не смог бы создать ничего подобного.
— Парусник Маака, — сказала Татьяна. — А вот еще. Это ксут. А этого здесь называют синим махаоном. Какой он синий! Он же черный махаон. Черно-зеленый.
— И правда, — сказал Гражине Северин. — Чудо!
— Разве есть что-нибудь более удивительное, чем ловить их ночью, — почему-то очень сдержанно сказала Татьяна.
Будрис перехватил взгляд, каким она обменялась с мужем, и подумал, что вот этим двоим очень уютно и что они ни на что другое не променяют свою бродяжью судьбу. И легкая грусть охватила его.
…Они не знали, что им говорить друг другу. И неловкость эта становилась все более неодолимой.
— Что вы видели своим свежим глазом? — спросила девушка.
— Амур что-то беспокоился. И эти… как их… вроде ворон. Ну, носатые такие… Целая орава на дереве уселась.
— Японские длинноклювые. — Она быстро встала. — Ах, как же это вы? Какая беспечность! Слепота!
Словно обрадовалась, что можно каким-то действием разбить неловкость.