N. — В вашей морали, разумеется, нет угодничества, она свободна, но не слишком ли? Достаточно ли того, что она обращается к источнику зла? Вы не боитесь, что она сама причиняет зло?
R. — Причиняет зло? Кому? Во времена эпидемий и заразы, когда все поражены болезнями с самого детства, разве можно запрещать продавать лекарства, полезные для больных, под тем предлогом, что они могут повредить людям здоровым? Сударь, в данном вопросе мы с вами расходимся во мнениях. Если бы я мог надеяться на некоторый успех этих писем, они, я глубоко убежден, принесли бы больше пользы, чем самая лучшая книга.
N. — Правда, у вас там есть замечательная проповедница. Вы, оказывается, примирились с женщинами, — очень рад, а то я досадовал, что вы им запрещаете читать нашему брату наставления.[368]
R. — Вы очень находчивы, мне придется помолчать: я не такой безумец и не такой мудрец, чтобы всегда быть правым. Бросим эту кость критике, пусть погрызет.
N. — Бросим, по доброте душевной, — не то бедненькой критике, пожалуй, нечего будет ухватить. Но скажите, разве против всего остального никто не может ничего возразить? Как простить суровому цензору зрелищ весьма рискованные положения и страстные чувства, которыми полон этот сборник? Укажите мне хоть одну сцену в театральных пьесах, подобную тому, что происходит в рощах Кларана или в туалетной комнате? Перечитайте «Письмо о зрелищах» и перечитайте этот сборник. Будьте последовательны или откажитесь от своих взглядов… Что я, по-вашему, должен тут думать?
R. — По-моему, сударь, всякий критик сам должен быть последователен и, прежде чем судить, хорошенько разобраться. Перечитайте внимательнее «Письмо», упомянутое вами, перечитайте также предисловие к «Нарциссу», и вы там найдете ответ на упрек в непоследовательности, который вы мне бросили. Зубоскалы, заявляющие, что я непоследователен, ибо написал «Деревенского колдуна», несомненно, найдут здесь еще больше поводов для насмешек. Таково уж их ремесло. Но вы, сударь!..
N. — Я вам напомню два отрывка…[369] Вы мало уважаете своих современников.
R. — Сударь, я ведь сам их современник. О, зачем я не родился в том веке, когда мне надлежало бы предать огню этот сборник!
N. — Вы, по обыкновению своему, преувеличиваете. Но в известной мере ваши правила довольно верны. Например, если бы ваша Элоиза всегда была благоразумна, она была бы куда менее поучительна. Кому она тогда послужила бы образцом? Только в самые развращенные времена любят уроки чистейшей нравственности. Это избавляет от необходимости применять их на деле и позволяет способом очень легким — праздным чтением — удовлетворить остатки своего стремления к добродетели.