Я не понял, что хрустнуло. То ли мой кулак, то ли челюсть Витька. Скорее, второе, потому что я не почувствовал особой боли. А он не вскрикнул — со свернутой челюстью кричать трудновато.
Витёк смог устоять на ногах, но я тут же провел левый по подбородку, снизу вверх. После чего произошло красочное падение тела на аквариум… Спилберг отдыхает! Вода, рыбки, улитки, водоросли! Все на полу! За советскую власть!
Обрез подлетел к потолку и шлепнулся рядом с нейлоновой пальмой. Через секунду он был уже в моих шаловливых руках.
На шум из второй комнаты выскочил Витёк с «тэтэхой» и непонимающим взглядом уставился на меня — что тут у вас, типа, происходит? Кто разбил аквариум?!
Я воспользовался обрезом. В качестве ударного инструмента. С разворота, словно гольфист по мячику, заехал по носу подельника обрубком приклада, держась за дуло.
Витек от неожиданности не успел среагировать — он отлетел к стене, взвыв от боли и выронив ствол. (Иллюстрацию событий можно посмотреть по адресу: http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/03/hm3_3_l_6c.html.)
Когда следом из комнаты выбежал Гера, я не стал оказывать на него физического воздействия. Надоело. Не люблю повторов.
Я просто навел обрез на его голову.
— Не дергайся. Завалю.
— Ты чо?! (Как прикажешь это понимать, коллега?!)
Я стянул маску и бросил под ноги. А потом то ли по инерции, то ли еще по какой-то неведомой причине громко брякнул:
— Спокойно, граждане! Старший лейтенант Угрюмов!
И чуть позже нехотя и едва слышно добавил:
— Милиция, блин…
Передать прозой, что произошло с Гериным лицом (несмотря на то, что он был в маске), невозможно. Только в стихах. Но у меня нет возможности сочинять стихи, как бы ни хотелось. Жанна бы сочинила.
Во второй комнате я заметил сидящего в ступоре молодого толстячка с окровавленным лицом. Директор.
Витёк было восстал из ада, но я перевел ствол на его лоб, и он вернулся обратно в ад.
Первый же соперник опасений не вызывал. Я ошибался, думая, что нельзя вырубить человека с одного удара. Можно. Все зависит от желания и от наличия аквариума.
Охранник пришел в себя и занял сидячее положение, продолжая морщиться от боли. Он тоже не понимал, что происходит.
— Извини, батя… Так было надо.
— Ничего, сынок… Нормально всё, — пробормотал он и с пониманием кивнул головой, — я сейчас помогу.
То ли от этого «сынка», то ли от его слезящихся от счастья глаз меня вновь, как тогда в детстве, окатило изнутри странным теплом, и я ни на секунду не пожалел, что устроил эту маленькую революцию. Правда, что предпринять дальше, не представлял абсолютно. Так и стоять с обрезом наперевес? Заскучаем по-крупному.