– Прикажете выставить его из страны?
– И чем скорее, тем лучше.
– Позвольте, я суммирую сказанное, – заявил Конуэй. – Вы арестовали меня по ошибке, безо всяких на то оснований, а теперь из мелкой мстительности, не желая признать свое заблуждение, хотите на мне же и отыграться.
Снова наступила пауза. Потом Колвин сказал:
– Именно это я и сделаю.
Конуэй улыбнулся:
– Наплевать. Я все равно уезжаю.
– Когда?
– Завтра. Вот мой обратный билет. Хотите взглянуть? – Он сунул руку в карман.
– С огромным удовольствием, – сказал Колвин. – И позвольте уж заодно взглянуть на ваши записи.
– Какие записи? Вы имеете в виду черновик статьи?
– Именно.
– Я никогда не веду черновиков.
– А имена и адреса? Их вы запоминаете на память?
– В Брэдфорде я разговаривал с мистером Пэдди Мэрфи в кабачке «Колокольчики-бубенчики». В Лестере я разговаривал с мистером Шоном О'Коннелом в кафе «Колокол». Надо сказать, совсем неплохое заведение. В Ковентри я еще не успел ни с кем пообщаться.
– Кроме мистера Джексона, – вставил Кларк.
– А он что, ирландец?
Колвин вздохнул:
– Вам случалось общаться с людьми из гестапо?
– Пару раз видел.
– Как это, должно быть, чудесно, – мечтательно произнес Колвин, – когда у человека есть возможность потолковать с хитрым, ловким парнем вроде вас по-другому. Нет нужды сидеть и выслушивать его дурацкие шутки, берешь и с размаху вышибаешь ему все зубы.
– Представляю, как вам этого не хватает, – хмыкнул Конуэй.
Колвин жестом пригласил Кларка выйти в коридор. За дверью сказал:
– У нас никаких шансов.
– Да. И все же голос его выдает. Это тот же самый человек, который записан на магнитофон.
– Мы этого не сможем доказать. Придется его отпустить.
– Кроме того, Джексону больше не звонили.
– И не позвонят, раз Конуэй у нас. По-хорошему надо было бы сопроводить его прямо до корабля, но, пожалуй, мы не станем это делать.
– Почему?
– Я вам объясню почему. Мы отпустим этого человека и установим за ним слежку. Если он прямиком отправится на корабль, то Бог с ним. Если нет, там будет видно.
* * *
Когда Конуэй выходил из полицейского управления Ковентри, колени у него слегка дрожали. Он одержал победу, но далась она нелегко. Полиция не слишком на него наседала, и это показалось ирландцу подозрительным. Он плохо представлял себе, насколько изменилось британское общество за военные годы. Полиция должна была, обязана была измениться. Им следовало допросить его как следует, проверить каждое слово, повторять десять раз одни и те же вопросы, ловя его на несоответствиях и оговорках. Надо было измотать его допросами до тех пор, пока он окончательно не потерял бы способность спокойно рассуждать. Почему они этого не сделали? Во всяком случае, не потому, что были заняты другими делами. Иначе с ним не стали бы беседовать два больших полицейских начальника – а в том, что это были не простые следователи, Конуэй ничуть не сомневался. И тем не менее они его выпустили, лишь погрозив пальчиком и сказав: отправляйся восвояси, и чем скорее, тем лучше.