- Папа, - резко перебила его Хелен, - пожалуйста, не рассказывай мне снова, как ты проходил три мили босиком до школы. Я уже не могу этого слышать. Просто подвези меня, и все, - и она улыбнулась ему своей кошачьей улыбкой из-под густой темной челки.
Отец некоторое время в изнеможении смотрел на нее, потом рассмеялся.
- Да ладно, - сказал он, звякнув ключами от машины. - Пошли.
Он передал мне Кейт. Именно так, как и следует передавать ребенка.
- Доброй ночи, Кейт-Нора, - сказал он, с явным ударением на "Норе". Полагаю, он еще не совсем простил меня.
Папа с Хелен ушли. Мама и я с Кейт остались сидеть на кровати, наслаждаясь тишиной, наступившей после ухода Хелен.
- Ну вот, - промолвила я, - можешь сказать спасибо своей тете Хелен за первый урок правильного обращения с мужчиной. Надеюсь, ты последуешь ее примеру. Обращайся с ними, как с рабами, - и тогда, не сомневайся, они и вести себя станут как рабы.
Кейт посмотрела на меня широко открытыми глазенками, а мама хитро улыбнулась. Довольной улыбкой. Понимающей улыбкой.
Улыбкой женщины, чей муж последние пятнадцать лет пресмыкается перед ней.
5
Пора ложиться спать.
Как-то странно ложиться в постель, в которой ты провела детские годы. Мне казалось, что те годы давно канули в Лету.
Deja vu.
Опять же странно, когда тебя на ночь целует мать, а рядом в корзинке спит твой собственный ребенок.
Я уже сама была матерью, но мне не требовался Зигмунд Фрейд, чтобы сообразить, что я все еще чувствовала себя ребенком.
Кейт лежала с широко открытыми глазами, уставившись в потолок. Скорее всего она все еще была в шоке после общения с Хелен. Я немного беспокоилась за нее, но, к своему удивлению, заснула сразу. А ведь думала, что вообще не буду спать.
В смысле никогда.
Кейт разбудила меня в два часа ночи, подняв крик примерно в миллион децибел. Интересно, она вообще спала? Я покормила ее, легла и снова заснула, но через несколько часов проснулась, как от толчка, ощутив кошмарный ужас. Ужас от того, что я в Дублине, а не в своей квартире рядом со своим любимым Джеймсом.
Я взглянула на часы. Было (вы правильно догадались) четыре часа. Меня, наверное, должно было утешить, что четверть населения, живущего по Гринвичу, тоже проснулись и лежат, таращась в темноту, мучимые самыми разными грустными мыслями: "Не уволят ли меня?", "Встречу ли я наконец человека, который полюбит меня по-настоящему?" или "Не беременна ли я?"
Но сознание того, что я не одна такая, ничуть не утешало. Потому что мне казалось, что я в аду. И сравнение моего ада с адом другого человека не помогало уменьшить мою собственную боль.