Поженились они. Прожили четыре года. Родился у них сын, Гриша.
Все эти годы, обнимая Лидию по ночам, Андрей звал Наташу. И пил, пил, пил. Утром бросался на колени, плакал, обещал выправиться, а вечером являлся домой пьяным.
Думала спгсти Андрея... Пьяный, он попал под машину — и сразу насмерть...
— Что с тобой? Тебе нехорошо? — спросил озабоченно Кирилл.
— Нет, нет, голова немножко...
Упросил ее принять таблетку от головной боли.
— У бабки моей четыре подружки, с двадцатых годов вместе,— рассказывал Ваня. — Домишки впритык, отношения у них, скажу прямо, лучше, чем у других родственников. Какую они мне встречу закатывают, знали бы вы! На вокзал приходят все пятеро, отбирают мои вещи и даже пиджак самому нести не позволяют, Чемодан двое тащат, сунут палку под ручку и — полный вперед! А я среди них — как Гарун аль-Ра-шид.
Лидия взяла полотенце и вышла в коридор. Вагон качался из стороны в сторону, как сито, будто просеивал пассажиров.
Двое, парень и девушка, тесно стояли у открытого окна, и ветер теребил, смешивал их волосы.
Лидии почему-то показалось, будто она плывет по морю, а рядом с поездом убегает не земля, а вода. Голова кружилась, подташнивало, смешанное чувство — и желание ехать, и желание вернуться — томило ее.
Когда она вернулась в купе, постель ее была уже приготовлена.
«Зачем ты? Я бы сама...» — сказала она Кириллу взглядом.
Никто никогда о ней так не заботился. Это было до того непривычно, что даже удивляло: «За что?»
— Но бабки меня в такие условия поставили, что я не могу приезжать к ним без подарков! — оживленно делился Ваня. —■ Разоряют начисто! Одной ситец или сатин на платье, другой — рейтузы с начесом, третьей — полушалок, четвертой — туфли-муфли. И пятой что-то надо! Никого обидеть не хочется. Приведут меня бабки домой, а там уже на солнце вода греется — ив тазу, и в ведре, и в поливалке,— из поливалки они будут окатывать меня после мытья, ополаскивать. Одна возле меня вертится, а четверо чемодан трясут, вещички на солнышко вывешивают: «А как же иначе, пущай проветрятся, Ванюша!» Так до позднего вечера мое добро во дворе на веревке и болтается.
— Ты ложись, Лида,— посоветовал Кирилл. — Устала ведь. Ложись, дорогая.
Она разделась, спрятавшись за поднятой Кириллом простыней, и залезла под легкое одеяло, неприятно пахнущее хозяйственным мылом.
— А подношений сколько! — не унимался Ваня.— Одна бабка варенье тащит, другая — мед, третья специально для меня овощи консервировала да закатывала...
— Спи и ни о чем не думай,— сказал Кирилл, поправляя одеяло. — Или думай обо мне.