Деньги складывались по достоинству столбиками, затем их пересчитывали и записывали «доход» в специальную тетрадь, ее вела Клавочка. Иногда мелочи набиралось больше пяти рублей.
— Я возьму их завтра с собой как разменную монету,— светлея лицом, говорила теща. — А бумажка нам, доця!
Все это было выше моего понимания.
Теща работает буфетчицей в привокзальном ресторане, а буфетчицам, насколько я понимаю, чаевых не дают. И покупателей она не обсчитывает, иначе ей не объявляли бы к каждому празднику благодарности за добросовестное отношение к работе.
Откуда же в кассе лишние деньги?!
Пробовал говорить об этом с женой. Смеется:
— Тебе не о чем больше думать? Какое нам с тобой до этого дело?
А вообще-то, если честно, тещины дела мне до лампочки. Главное — это предстоящий переезд на новую квартиру. Тесть и теща осмотрели ее, когда получали ключи. И нам с Клавочкой не терпелось взглянуть туда хоть одним глазком — какая наша комната? Мы не раз ездили к дому, пока он строился. В заборе с козырьком над деревянной панелью, обклеенном театральными афишами и соблазнами обменять худшую комнату на лучшую, была оторвана доска — через эту лазейку мы заглядывали во двор. К дому можно было только подлететь: он точно айсберг возвышался над торосами из железобетонных панелей, блоков, ящиков, машин.
— Что вам там делать? — отговаривала теща. — Одни пустые стены. Переедем — увидите.
Она боялась выпустить из своих рук ключи, успела поставить еще два каких-то сверхнадежных замка.
— Мама, ты меня удивляешь! — настаивала Клавочка. — Мы с Витей дождаться не можем... На минутку зайдем — и обратно.
Теща в конце концов сдалась:
— Ладно уж, если вам так не терпится! Но придется и мне: дай вам ключи, посеете ведь.
Мы согласны были ехать туда хоть под конвоем.
Не было уже там ни забора, обклеенного афишами и объявлениями, ни «торосов», ушли строители, и дом казался осиротевшим, заброшенным.
Лифт еще не работал, и на девятый этаж нам пришлось подниматься на своих двоих. Теща дышала как паровоз, в который только что добавили изрядную порцию угля.
— Куда мы спешим? — останавливал я. — Можно постоять на каждой площадке, отдышаться. Нельзя же так... вам вредно.
Но теща стремилась вверх.
Я подумал о бабушке: если лифт не будет верой и правдой служить новоселам, то девятый этаж для нее окажется таким же труднодосягаемым, как обледенелая гора для лошади.
Пока теща, открывая три замка, звенела ключами, я все оглядывался, не мог отделаться от мысли, что сейчас подойдет кто-то и скажет: «Куда вы лезете в чужую квартиру?»