На девятый этаж мы поднимались лифтом в два захода. У нашей двери Пепор достал из кармана не «нос-платок», как обещал, а газету, скомкал ее и тщательно вытер подошвы, потом стал шарить глазами, куда бы деть бумагу. Рядом, кроме бачка с пищевыми отходами, ничего не было, и он, дурачась, двумя пальцами приподнял крышку и опустил туда газету.
— Знаешь, что за такие дела полагается? — спросил
я.
— Знаю. Действуй.. Только учти, что никто, кроме тебя, не станет меня со стены соскребать.
— Трепло!
Волнуясь от чего-то непонятного, я открыл дверь своим ключом и позвал:
— Принимайте гостей, хозяюшки!
Я первый раз принимал в своем доме своих гостей...
Обувь снимать пришлось всем: теща заслонила собой дверь в гостиную, отдавала приказания:
— Разувайтесь, разувайтесь, у нас пол теплый.
Мне понравилось, что ребята разделили цветы на
три пучка. Свои цветы теща и Клавочка сразу же поставили в вазу, а бабушка долго держала: то к лицу поднесет^ то к груди приложит, сама улыбается, а на глазах слезы.
Но что меня поразило — сегодня даже тестя удалось нарядить в парадную форму — костюм и белую рубашку. Можно представить, сколько сил понадобилось женщинам, чтоб уговорить его вылезти дома из пижамы.
Стол, как говорится, ломился от жареного, пареного, печеного. У Клавочки вид все ожидания превзошел. Какое-то платье новое появилось, яркие цветы, широкий на груди вырез, талия до предела стянута. В ушах серьги. Блеск] Друзья вовсю глазели на мою ненаглядную, хоть ввдели ее и не первый раз. Я сиял от гордости и за прием, и за красивую жену.
Как хорошо прошел бы этот мой праздник! Если бы не пришли женщины из нашего двора. Оказалось, что умер одинокий пенсионер, бывший военный. Я знал его только понаслышке, но говорили о нем много хорошего. Человек этот любил детей и занимался с ними с утра до вечера: то они военные игры устраивали, то мастерили что-то, то ходили по квартирам одиноких жильцов: хлеб приносили, молоко, газеты, какие-то поручения выполняли. Дети держались возле этого пенсионера, как цыплята возле наседки...
Люди решили купить ему хороший венок, пошли по квартирам: давали кто сколько мог. Пришли и к нам.
Клавочка моя забегала, засуетилась, потребовала у матери десятку.
— Да ты что? — испугалась теща. — С какой стати! Я его знать не знаю!
— Перестань,— прошипела моя жена.— Не мешай!
Они разом потянулись к сумке из искусственной кожи. Клавочка опередила мать, открыла замок, выхватила десятку и упорхнула в коридор.
Мать села, приложила руку к груди, закрыла глаза, задышала часто, утомленна. А мы услышали: