Пока он не говорил об этом никому, даже своей жене Каролине, но уже не вполне был уверен в том, что его место здесь, в комплексе.
На самом деле после поспешного отъезда Чарльза Линча, о котором все, как ни странно, предпочитали молчать, Эрик словно увидел все в новом свете. Вопросы, возникшие в связи с этим внезапным исчезновением, заставили его переосмыслить как причины, по которым они оказались здесь, так и структуру их организации.
Трудно в этом признаться, но… он так легко позволил себя завербовать! В самом начале предложение стать членом «Summa Perfectionis» представлялось ему честью. Он был впечатлен — сегодня он сказал бы «ослеплен» — раскинувшейся по всему миру разветвленной сетью филиалов этого старинного ученого общества, его научными достижениями, славой самых именитых его членов и невероятными связями, которыми оно пользовалось в бесчисленных организациях, think tanks,[26] где имело свое лобби и всевозможные рычаги воздействия… «Summa Perfectionis» тогда представлялась ему самой благородной из всех частных научно-исследовательских организаций. Принадлежать к подобной организации означало идти в авангарде прогресса, преодолеть политические, религиозные, научные разногласия и оказаться там, где творится реальная наука. Это представлялось такой привилегией, что он никогда не осмелился бы высказать малейшее сомнение, удивиться некоторым, пусть и необычным, деталям.
Взять хотя бы ритуал симпозиумов. Теперь вся та эзотерическая галиматья, которой члены «Summa Perfectionis» наполняли свои выступления, казалась ему устаревшей. И сегодня вечером, слушая других участников дискуссии о шкале Кардашева, он словно видел их впервые. С них как будто осыпалась пудра, стерся грим. Все, что они говорили, невольно представлялось ему пародией, а то и страшной сказкой.
Но хуже всего было другое: секретность. Разумеется, подобное общество и не может быть слишком открытым, иначе все созданное ими немедленно разворуют. Ставки слишком высоки, а их исследования чересчур важны, к тому же они всё еще на стадии научных гипотез. Кроме того, многие организации наверняка завидуют средствам, которыми они располагают, чтобы справиться со своей задачей. Но почему он так легко согласился никогда ничего не рассказывать о проекте Рубедо, а главное — лишь отчасти быть посвященным в цель, в достижении которой принимал участие? Как мог он трудиться над осуществлением плана, зная о нем далеко не все? И как мог позволить запереть себя с женой в этом подземном комплексе, даже не вполне представляя, где он, собственно, находится?