Сыновнее произведение тронуло меня до глубины души, но я усилием воли не позволила себе прослезиться и невозмутимо наблюдала, как Леонардо вместе с Бенито приставляют к стене лестницу, втаскивают вывеску наверх и укрепляют ее над витриной.
Понемногу у аптеки собралась толпа соседей. Они дружески болтали, пересмеивались и на все лады нахваливали живописца. Леонардо принимал похвалы со скромностью, но не без удовольствия, а Бенито каждому новоприбывшему объявлял, что живописец-то на самом деле мой племянник.
Наверху вывеска смотрелась как нельзя лучше. Лестницу отодвинули, и все собравшиеся от души поаплодировали автору. Леонардо отвесил поклон — от меня не укрылось, что его радует не только плод своего творческого вдохновения, но и одобрение моих новых знакомых. Мое сердце переполняли доброта и нежность, но, едва соседи начали расходиться, оно болезненно сжалось при мысли, что Леонардо тоже сейчас меня покинет. Он, вероятно, прочел тревогу на моем лице.
— Думаю, дядюшка, я побуду у тебя до вечера: маэстро Верроккьо на сегодня меня отпустил.
Вокруг уже никого не оставалось, но мы на всякий случай договорились соблюдать осторожность.
— На целый день? — подивилась я щедрости учителя Леонардо.
Ходячей истиной была безжалостность наставников в любом ремесле, заставлявших своих учеников работать до полусмерти.
— И на весь вечер, — подтвердил он.
— Ах, Леонардо!..
Мои глаза наполнились слезами, но сын предусмотрительно открыл двери и предложил:
— Давай войдем.
Я вначале повесила на витрину аптеки табличку «Закрыто» и только потом обернулась к сыну. Он разглядывал стол, на котором я разложила красители для продажи.
— Четыре лиры за унцию лазурита. Цена разумная.
— Поднимемся наверх, — сказала я. — Подальше от посторонних глаз.
Леонардо пошел за мной, успев по пути окинуть беглым взглядом и кладовую.
— Скорей же, — поторопила я его.
В гостиной я немедленно заключила его в объятия, а он стиснул меня в своих с неменьшей пылкостью. Несколько минут мы просто стояли и рыдали от радости и облегчения, не в состоянии вымолвить ни слова. Наконец, разняв руки, мы вгляделись в заплаканные лица друг друга и засмеялись.
— Сядем-ка, — пригласила я.
— Не хочу. Я хочу походить и посмотреть, как ты все здесь устроила. Просто на диво! — Леонардо стал разглядывать книги, шпалеры, мебель, знакомые ему еще с детства. — Твоя аптека — настоящее чудо! Все в ней соразмерно, и цвета ты подобрала удачно… А на себя полюбуйся! Ты теперь мужчина хоть куда! — Он расхохотался. — Но как же тебе это удалось?
— У меня свои тайны, — подначила его я, — а у тебя, наверное, тоже свои имеются.