— Разве озарение, постигшее нас в Риме, не есть то самое просветление, которого мы с платониками все это время жаждали? — снова и снова риторически вопрошал Лоренцо. — Разве не доказывает оно неопровержимо нашу божественную природу?
— Конечно, Лоренцо. Бесспорно, так оно и есть. Но ты же знаешь мужчин лучше меня — только ты сам вправе рассудить, дано ли им примириться с истиной.
— Что ты называешь истиной? — допытывался он у меня с упорством инквизитора.
— То, что ни молитва, ни знания, ни медитация не помогут узреть божественное вернее, чем зелье из черной индийской смолки.
— О-о! — восклицал он, обрушивая на стену удар кулака.
Пока Лоренцо препирался сам с собой, я потихоньку напекла лепешек с гашишем и пригласила Леонардо на семейный ужин вдвоем. Объяснив сыну, что за снадобье прислал мне его дед, я предложила ему попробовать сладостей, а сама воздержалась от угощения. Какой наградой стало для меня наблюдать за изменениями сыновнего лица! Мне явились восхищенные, радостные вздохи, мимолетные страхи, неожиданный смех, пение и, наконец, благодарные слезы проникновения в тайны природы, всецело открывшиеся его взору.
Позже Леонардо уверял меня, что не получал от меня подарка лучше, чем та лепешка, не считая, разумеется, рождения на свет. Он умолял меня не тратить драгоценные шарики понапрасну, признавшись, что, впервые отведав каннабис, он ощутил небывалый наплыв видений и наваждений. Его мозг распирало буйство замыслов и проектов невиданных прежде оттенков, силуэтов и перспектив.
— Неужели они стали еще разнообразнее? — не поверила я.
— Получается, что стали, — усмехнулся Леонардо.
— Надеюсь, когда в один прекрасный день твой дедушка вернется к нам из своих путешествий, ты поделишься с ним, насколько пригодились тебе его подарки.
— Да он, кажется, и не собирается возвращаться, особенно теперь, с новой женой и новыми ежедневными приключениями.
Папенька и вправду в Индии снова женился. Его оптимистичные, хотя и редкие письма приходили ко мне из разных уголков далекой страны.
— Тогда, может, нам самим навестить его? — поддразнила я сына.
— Когда едем? — с готовностью спросил Леонардо.
В базарный день я отправилась по улице Ларга к рынку Меркато Веккьо, чтобы пополнить кухонные припасы. Мне всегда было приятно лишний раз пройти мимо дворца Медичи, даже если меня там не ждали.
Минуя ворота монастыря Сан-Марко, я поневоле замедлила шаг: несмотря на среду, в дверях часовни толпился народ. «Что там за богослужение посреди недели?» — удивилась я и решила войти.
Прежде в этой часовне не бывало подобного скопления людей. Я отметила про себя и непривычное безмолвие прихожан, хотя стены часовни сотрясались от взываний некоего оратора. Его голос звучал как набат. Издали я едва могла различить человека, одетого во все темное, и видела только, как неистово молотит он кулаками по воздуху. Пронзительный тембр его голоса, впрочем, показался мне знакомым, как и сама речь — высокопарная и четкая. Это был фра Савонарола.