Между прочим, даже самые мелкие сошки из нас знают, что наш маэстро — незаконнорожденный и что в юности он случайно убил человека. Его судили и на какое-то время заключили в тюрьму, но потом освободили. Правда, на следующий год его отец умер, так что вначале жизнь не баловала нашего маэстро. Наверное, поэтому он и ко мне особенно добр.
Отец ни разу не пришел меня навестить. Он оказывает услуги многим монастырям и много времени проводит там. Мне, впрочем, все равно: я счастлив, что обрел здесь новую семью, хотя вас я, конечно же, люблю сильнее всех.
Твой сын
Леонардо.
Стыжусь признаться, но я безутешно рыдала, читая это и последующие письма, где мой сын славословил свое новое чудесное бытие. Не один лист бесценной бумаги потратила я, снова и снова переписывая ответные послания к нему: я не хотела, чтобы пятна от слез выдали лживость жизнерадостных вестей, сочиненных мною. Я так надеялась, что время залечит зияющую рану, вызванную отсутствием Леонардо, но все впустую. Месяцы складывались в годы, а бездонная пропасть в моем сердце наполнялась горечью и, хуже того, жалостью к себе.
Однажды по весне, на третий год после отъезда Леонардо, я ошибочно растолкла ядовитые листья белладонны вместо целебной календулы, предназначавшейся для экземы синьоры Карлотти. Если бы не бдительные папенькины глаза, несчастная женщина могла бы умереть мучительной смертью. Он уже выложил мазь на прилавок, но затем поспешно забрал ее под предлогом того, что снадобье устарело и его надо переделать из свежих компонентов.
Папенька потом укорил меня в недосмотре, и меня вдруг забила такая неистовая дрожь, словно я нагишом попала в альпийскую пургу. Силы покинули меня, ноги подогнулись, и я рухнула на пол как подкошенная. Слезы лить я не могла — я их все давно выплакала.
Папенька поднял меня, но я отвергла его помощь и сама добрела по лестнице до своей комнаты. Там я легла на постель и, не смыкая глаз, пролежала недвижным трупом до самого утра, снедаемая отвращением к себе и к своему никчемному существованию.
Идея избавления возникла с первыми рассветными лучами, и связана она была с образом египетской богини Исиды. Ее возлюбленный супруг пал в битве, а его злокозненный брат разрезал мертвое тело на куски и рассеял их по свету. Из любви к Осирису Исида преисполнилась храбрости, отыскала каждый из кусков, а потом, сложив их вместе, вдохнула жизнь в бездыханное тело.
«Что же сталось с моей храбростью? — вопрошала я себя. — Когда-то мне ее было не занимать. Неужели мне не под силу воскресить ее?»
Я оделась и пошла по тропинке среди холмов прямо к реке. У водопада я разделась донага и вступила под стремительные струи, бежавшие из тающих горных ледников. Холод обжег кожу, заставив громко вскрикнуть, но этот вопль, вырвавшийся из самого моего нутра, освободил гнездившиеся там боль и гнев. Я стояла под ледяным потоком, изрыгая остатки ярости, призывая Исиду снизойти на меня, унылую и изможденную, и наполнить силой, чтобы свершить надлежащее.